§ 11. Глоссаторы

 

 Возрождение изучения права в средние века относится к началу XII века, когда в Болонье Ирнерий основывает так называемую школу глоссаторов.

 В объяснение этого возрождения сложилась в старой литературе целая басня, впервые встречающаяся у писателя XVI столетия Сигония (Sigonius, De regno italico). Сигоний, а вслед за ним целый ряд старых историков правоведения, напр. Панциролус, рассказывают, что в 1135 году, когда император Лотарь II взял город Амальфи, там найдена была древняя рукопись Пандект. Обрадованный этой находкой, император издал закон, предписавший обязательное применение римского права, а самую рукопись подарил пизанцам в награду за помощь, оказанную ими своим флотом. Рукопись эта сделалась известной в Болонье, и изучение ее породило там школу глоссаторов.

 Во всем этом рассказе верного только то, что в Пизе действительно сохранялась рукопись Пандект, весьма древняя, которая с подчинением Пизы Флоренции в 1406 году была перенесена во Флоренцию, где и сохраняется до сих пор. Это лучшая рукопись Пандект, и в прежнее время в Пизе и во Флоренции она была почти предметом культа. Но глоссаторам была известна другая рукопись (Litera vetus, comraunis), служившая основанием их изучения. Вместе с тем они знали и Пизанскую рукопись (Litera Pisana) и отдавали ей преимущество, почему и исправляли свой текст по ней. Путем таких исправлений образовался текст, который можно назвать болонским, - продукт критической работы глоссаторов. Таким образом, Litera Pisana служила глоссаторам только пособием для исправления имевшегося у них текста Пандект, а отнюдь не первоначальным толчком к самому изучению римского права.

 Не находит себе подтверждения также и рассказ об изданном будто бы Лотарем II законе, сообщившем обязательную силу римскому праву, и о подарке рукописи пизанцам. Если Пандекты до того не были известны, непонятно, как Лотарь и особенно пизанцы могли сразу оценить значение рукописи, признав ее достаточным вознаграждением за содействие их флота при осаде. О законе Лотаря мы не находим нигде никакого указания, да и весь рассказ о нем покоится на совершенно ложном предположении, будто до XII столетия римское право не было вовсе известно и не действовало.

 В действительности римское право никогда не забывалось и не исчезало ни в Италии, ни во Франции, доказательством чему служат уже сохранившиеся до нас сборники римского права, составившиеся в самом начале средних веков, как в Ломбардии, так и в южной Франции. Таковы Brachylogus и Petri exceptiones.

 Но и самое преподавание римского права не прерывалось. Есть достоверные указания на то, что еще в 534 году в Риме существовала юридическая школа, перенесенная затем в Равенну и оттуда в Болонью, где уже около 1050 года называют учителя римского права Пепо. Впрочем, сам Одофред, у которого находим это указание на Пепо, замечает, что он был millius nominis..

 Весьма вероятно также, как на это указал Лаферрьер, что римское право было изучаемо весьма известным в истории церкви Ланфранком, уроженцем города Павии, переселившимся, по поводу занятия Италии императорской армией в 1042 году, во Францию, где он сделался директором аббатства Бек. Комментарии Ланфранка на послания апостола Павла обнаруживают в авторе знакомство с римским правом. Ученик Ланфранка, св. Ивон, епископ шартрский, был весьма известным юристом и составителем сборника, известного под именем Decretum lyonis Carnotensis и включающего в себе заимствования из Юстиниановых сборников *(40).

 Но, конечно, эти отдельные примеры изучения римского права и в XI столетии не могут никоим образом быть поставлены в параллель с тем пышным расцветом изучения римского права, которое совершилось в XII веке. Это быстрое распространение изучения права находит, однако, весьма простое объяснение в общих условиях того времени. XII век вообще представляется началом того оживления средневековой жизни и средневековой мысли, что особенно ярко сказалось затем в следующем, XIII столетии. К этой эпохе относится первое знакомство с арабскими комментаторами Аристотеля, послужившее главным толчком к развитию схоластической философии. Объяснять возрождение изучения римского права случайной находкой рукописи Пандект тем более невозможно, что изучение римского права не было одиночным явлением. Одновременно с этим замечается подобное же оживление и в разработке канонического права и даже феодального.

 Возрождение научного изучения права связывается, как мы сказали, с именем Ирнерия. Общий характер и значение этого возрождения определяется задачей усвоения того юридического материала, какой представляли сборники Юстиниана. Теперь уже более не ограничиваются составлением сокращенных компиляций, служивших непосредственно практической задаче. Ирнерий и его продолжатели не отступают пред усвоением всего материала Юстинианового сборника, пред тем, чтобы овладеть этим материалом и в подробностях и в целом и притом непосредственно из первоисточника. Но вместе они ограничивают свою задачу только таким усвоением материала. Они не дают ни исторического выяснения того готового материала, который они находили в Corpus juris civilis, ни философской его критики. Понять и усвоить материал - дальше этого они не идут.

 Главной, основной формой, в которой выражалась деятельность средневековых юристов, были глоссы (glossae), откуда они и получили свое имя - глоссаторы. Первоначально глосса означала толкование, объяснение отдельных, непонятных слов. С таким характером мы находим, действительно, некоторые глоссы, особенно у первых глоссаторов. Но уже у Ирнерия дело не ограничивалось одним пояснением непонятных слов, и глоссы переходят в объяснение самого смысла содержания текста, не относясь вовсе к какомунибудь отдельному слову.

 Глоссы писались на самой рукописи текста, первоначально между строк (glossa interlinearis), затем, по мере того как глоссы делались обширнее, на полях (glossa marginalis).

 Глоссы служили основанием как преподавательской, так и литературной деятельности глоссаторов. И все другие формы научной деятельности глоссаторов представляли собой последовательное развитие глосс.

 Так, по мере того как число глосс увеличивалось и сами они делались обширнее, они разрастались и развивались в целый непрерывный комментарий к части или даже целому Corpus juris civilis. Такой комментарий, составившийся из развившихся глосс, носил название Apparatus. Первый Аппарат к отдельному титулу Пандект составлен был уже Булгаром. Но первый общий Аппарат составил только Азо.

 Хотя преподавание глоссаторов, как и их литературная деятельность, сводилось к объяснению текста Corpus juris civilis, но, тем не менее, их лекции (Lectura) и глоссы не были одно и то же. В лекциях глоссатор обращался к учащимся и потому передавал им все ему известное. Напротив, в писаных глоссах он имел в виду уже знающих юристов и потому давал в этой форме только такие пояснения текста, которые считал новыми илиулучшенными в сравнении с глоссами его предшественников. Поэтому лекции должны быть поставлены, наряду с глоссами, как самостоятельная форма научной деятельности глоссаторов.

 Преподавание римского права не делилось по предметам: разделение труда между отдельными профессорами основывалось на внешнем делении Corpus juris civilis. Отдельные кафедры существовали для изложения и объяснения Институций, Кодекса, Пандект. Три части Пандект (digestum vetus, infortiatum, novum) служили тогда основанием для дальнейшего более дробного разделения преподавания. Разделение кафедр по предметам появляется не раньше XVI века.

 С развитием преподавания в нем выработалось несколько различных форм и приемов, которые вместе с тем породили и особенные формы литературных обработок права. Во время своего полного развития преподавание глоссаторов совершалось в такой форме: вначале давалось общее обозрение содержания того титула, который предстояло объяснить. Это так называемая summa. Затем по частям прочитывался самый текст. Это чтение имело большое значение, так как глоссатор прочитывал текст так, как считал его правильно установленным критикой. Самое объяснение содержания текста начиналось с того, что оно облекалось в какой-нибудь случай - casus; затем давалось обоснованное решение вопроса - repetitio. Если вопрос был спорный, то следовало изложение разногласий и их оценки - disputatio. Юридическое правило, содержащееся в объясняемом месте, облекали в краткую форму в виде пословиц - brocarda. И, наконец, давали казуистический анализ - quaestiones. Таков был общий план преподавания, изменявшийся смотря по условиям.

 Эти приемы преподавания породили соответствующие им литературные формы: summae, casus, brocardica, repetitiones, disputationes, quaestiones. Кроме того, между произведениями глоссаторов мы находим исследования по процессу - de judicilis, об исках - de actionibus и сборники контроверз - dissentiones dominorum и т. п.

 В новое время вошло в обыкновение относиться к трудам глоссаторов с пренебрежением. Еще Рабле весьма строго отозвался о глоссах *(41), и с тех пор этот приговор повторялся большинством. Берриа-Сен-При в своей истории римского права дает весьма интересный подбор извлечений из Glossa ordinaria, составленный Аккурсием, рельефно выставляющий слабые стороны учений глоссаторов *(42).

 Прежде всего поражает полное отсутствие исторических сведений. Так, lex Hortensia, по объяснению глосс, издан царем Гортензием. Август хотел усыновить некоего Германика, но тот не согласился на это. Тогда он уговорил некоего Тиберия усыновить Германика и затем сам усыновил Тиберия. При восшествии на престол Юстиниана (527 года по Р. Хр.) Иисус Христос еще не рождался. Вот пример того, как глосса объясняет выражения глоссируемого текста. Водолазы называются urinatores, потому что они так же все видят в воде, как врачи по виду мочи узнают болезни. Lex Falcidia получила свое название от слова falx (коса), потому что закон этот, ограничивший право делать отказы в ущерб наследникам, так же обрезал легаты, как коса обрезывает траву. Их логическая аргументация не уступает их исторической и философской учености. Адвокат может требовать уплаты себе вознаграждения вперед, потому что нельзя извлекать из чужой земли камни, не вознаградив предварительно хозяина. Известный вопрос, что должно считаться главною вещью и что придаточной: холст, на котором нарисована картина, или самая картина, глосса решает так, что холст является придаточною, когда нарисован не медведь, а человек. Не следует издавать законов, которые бы имели в виду добрых жен, ибо законы должны быть общими правилами, а добрая жена редкость. Приводя такие примеры, Берриа-Сен-При спешит, однако, оговориться, что, несмотря на весьма многочисленные и грубые промахи глоссаторов, их труду нельзя отказать в научном достоинстве. Он приводит при этом слова Гравины, что в глоссах мы находим изложение содержания каждого закона, как в общем, так и в частностях, сопоставление различных мест Corpus juris civilis, относящихся к одному и тому же вопросу, и иногда весьма удачные попытки их соглашения, а также указание многих вопросов, возникающих при толковании текста, весьма полезное для практики.

 Но наиболее справедливую оценку деятельности глоссаторов мы находим у Савиньи. Он признает, что у глоссаторов было много слабых сторон и что приводимые у Берриа-Сен-При примеры служат указанием на действительно серьезные недостатки. Но, во-первых, по этим примерам нельзя судить обо всех глоссаторах, и, в особенности, по ним нельзя себе составить суждения о тех представителях школы глоссаторов, которые действовали во время ее наибольшего процветания. Все примеры Берриа-Сен-При взяты из Glossa ordinaria, составленной уже в эпоху упадка школы. Для серьезной оценки следовало бы обратиться к предшествовавшим глоссаторам, напр. к Плацентину. Во-вторых, нельзя эти промахи глоссаторов в исторических и филологических объяснениях судить строго. Нам кажутся они смешными, потому что мы получаем теперь без всякого труда такой запас исторических сведений, какой в средние века стоил бы чрезвычайных усилий. Но, что еще важнее, рядом с этими слабыми сторонами, легко объяснимыми общим состоянием знаний в ту эпоху, глоссаторы имеют за собой несомненные научные заслуги, поважнее тех частных достоинств, на которые указывает Гравина.

 До глоссаторов, можно сказать, сохранилась и изучалась только буква римского права. Глоссаторы же обратились к изучению самого смысла - их мысль стремилась проникнуть в мысль римских юристов - и этим путем они установили в области права ту живую духовную связь с Древним Римом, которая непрерывно сохраняется и до наших дней.

 В частности, особенное внимание обращает на себя критическая обработка глоссаторами текста источников. Они выполнили ту черную, кропотливую работу, которая требует большой затраты сил и времени, и без которой обойтись было бы невозможно. Современные работы по римскому праву все опираются, как на свое необходимое предположение, на эту подготовительную работу глоссаторов.

 После этих общих замечаний нам предстоит обратиться к рассмотрению деятельности выдающихся представителей школы, начиная с Ирнерия. Сведения наши о нем весьма скудны. Сохранился рассказ, что первоначально он был грамматиком и лишь случайно был наведен на изучение римского права. Желая определить значение слова as, он обратился к рукописи Пандект и мало-помалу, заинтересовавшись содержанием рукописи, перешел от грамматических исследований языка к изучению самого права.

 Покуда были известны лишь немногие отдельные глоссы Ирнерия, этому еще можно было верить. Но открытые Фиттингом сочинения Ирнерия: Aequitas, Quaestiones de juris subtilitatibus и особенно Summa codicis показали, что он был большим знатоком римского права и, очевидно, пользовался работами своих предшественников. И по внешней форме его сочинения - не простой комментарий источников, а в полном смысле слова систематические трактаты *(43).

 Вслед за Ирнерием должны быть поставлены четыре одновременно живших глоссатора, известные под общим названием quatuor doctores: Bulgarus, Martinus, Jacobus и Hugo *(44). Наиболее сведений сохранилось о двух первых из них.

 Булгар (1166) представляется гораздо симпатичнее Мартина. В сохранившихся о нем рассказах он представляется нам личностью строго честною и в тех случаях, когда ему приходилось сталкиваться с Мартином; его образ действия представляется несравненно благороднее того, как рисуется нам в тех же рассказах Мартин. Зато Мартин (1157) был весьма набожный и старался согласовать начала римского права с велениями божественных законов. Он происходил из старого рода Гозиев, а потому ученики его также назывались гозианами.

 Одною из главных их контроверз был вопрос о судьбе приданого в том случае, когда жена умирает бездетной: должно ли приданое быть возвращено тестю или же его получает муж? Булгар отстаивал право тестя, Мартин - зятя. Случилось так, что у самого Булгара первая жена его умерла бездетной. Тесть его обратился к Мартину за разъяснением, к кому должно перейти приданое. Мартин отвечал, что, по его мнению, вообще зятю, но что в данном случае тестю, потому что сам Булгар так решает этот вопрос, - Мартин ожидал, что Булгар, когда дело коснется его интересов, изменит своему убеждению. Но Булгар сам добровольно возвратил приданое тестю.

 Больше значения для истории науки имеет другой рассказ о столкновении Булгара с Мартином. Дело касается Фридриха Барбароссы. На языке того времени император назывался dominus mundi, и Фридриха Барбароссу интересовало знать, может ли он на этом основании считать себя собственником всех земель или же он называется dominus в каком-нибудь другом, более ограниченном смысле. Булгар отвечал, что император не есть собственник земель, находящихся в частном обладании, а имеет на них только dominium eminens. Мартин, напротив, признал императора собственником и был за это награжден подарком лошади. Булгар же утешился каламбуром: amisi equum, quia dia dixi aequum, quod non erat aequum.

 Этот анекдот имеет то значение, что в нем впервые встречается указание на учение о разграничении dominium privatum и dominium eminens, так что, например, Лоренц Штейн в своей Entwahrungslehre с него именно начинает свое изложение истории учения о dominium eminens *(45).

 Из произведений Булгара, кроме глосс, дошли до нас еще Комментарии к титулу Пандект - De regulis juris - и исследование его по процессу - De judiciis, в рукописях, присоединяемое к сочинению Плацентина: De varietate actionum. Кроме того, есть указание, что он писал глоссы к liber feudorum, но они не сохранились. От Мартина и Якоба известны только глоссы. От Гуго, кроме глосс, мы имеем еще Distinctiones.

 Вслед за quatuor doctores идет длинный ряд глоссаторов, продолжавших изучение римского права в том же духе и направлении, как и они: Rogerius, Albericus, Aldricus, Wilhelmus de Cabriano, Odericus, Placentinus, Bassianus, Pilius *(46), Cuprianuls, Galgosius, Otto, Lotharius, Baudinus, Burgundio. Из них мы остановимся только на двух: Плацентине и Бассиане.

 Плацентин (1192), уроженец Пиаченцы, преподавал как в Италии, так и во Франции. Он был человек с большим самомнением, и quatuor doctores не удостаивались от него другого названия, как miseri bolonienses! Рассказывают, что, будучи в Болонье, он в своих лекциях отозвался с насмешкой о другом болонском юристе, Гейнрихе Байле, именно по поводу senatus consulturn Vellejanum *(47). Байла, который, по словам Одофреда, был strenuus iu armis magis, quam in legibus, обидевшись на Плацентина, вломился к нему в дом ночью, и Плацентин спасся только бегством. Боясь преследования Байлы, он удалился во Францию, в Монпелье, и основал там юридическую школу - до того там была только медицинская. Из его сочинений особенного внимания заслуживает De varietate actionum *(48). Это сочинение замечательно особенно тем, что представляет, по-видимому, первую попытку обработки римского права в свободной, самим им установленной системе *(49).

 Иоанн Бассиан (1197), уроженец Кремоны, был учеником Булгара и учителем Азо. Он был весьма даровитый, но вел жизнь довольно разгульную. Пастренго *(50) рассказывает, что он так увлекался игрой, что проигрывал своим ученикам все, даже одежду *(51).

 Его мнения по большей части приняты Азо и Аккурсием и чрез них получили большую популярность. Из его сочинений *(52) особенно замечательно Arbor actionum, представляющее весьма любопытную попытку графического изображения анализа юридических понятий.

 Бассиан исходит из той мысли, что всю теорию исков можно свести к следующим двенадцати различиям. Иски могут быть: а) praetoriae, cuviles; b) in ram, in persona, mixture; c) rei persecutoriae, poenae, tam rei quam poenae; d) in simplum, in duplum, in triplum, in quadruplum; c) bonae fidei, stricti juris; f) perpetuae, temporales; g) in heredes transitoriae, aliae non; h) aliae infamant, aliae non; i) directae, utiles; k) directae, contrariae; 1) universales, singulares, generales; m) cimplices, duplices. Сведение учения об исках к этим элементам дает возможность дать такое графическое его изображение. Бассиан рисует дерево с ветвями; на ветвях кружки, в которые вписаны названия различных исков, а по окружности стоят буквы, обозначающие перечисленные разделения. На буквах- точки: одна, две, три, обозначающие, какой член деления применим к данному иску: так, а обозначает actio praetoria; b - actio in personam; c - actio persecutoria tam rei, quam poenae; d - in quadruplum; и т. д.

 Это Arbor actionum может быть по праву поставлено наравне с De varietate actionum Плацентина. Если сочинение Плацентина замечательно как систематическая обработка теории исков, то сочинение Бассиана дает замечательный анализ элементов этой теории. Эти примеры показывают, что лучшие из глоссаторов могли подняться гораздо выше простой экзегезы источников и по крайней мере в теории исков представили высокую степень развития юридического анализа и синтеза.

 Процветание в XII столетии изучения римского права в Италии не могло, конечно, не оказать своего влияния и за пределами Италии. И действительно, мы имеем указания на факт, подтверждающий это. Мы говорили уже, что Плацентин перенес преподавание римского права в Монпелье (Montepessulanum), где оно сохранилось и после него. Одофред сохранил нам любопытный рассказ об Абеляре, профессоре схоластической философии в Париже (1108-1140). Он весьма презрительно относился к глоссаторам и публично заявил с кафедры, что нет ни одного закона в Corpus juris, которого бы он не смог объяснить. Однако, когда ему предложили объяснить I. 5 Cod. III. 39, de finium regundorum, он вынужден был сознаться, что не понимает его: nescio quid velit dicere ista lex. Этот рассказ показывает, что возродившаяся наука права сильно занимала умы парижских ученых. Сохранились и другие указания, что парижский университет не оставался в XII столетии чужд преподаванию римского права. Но в начале XIII века развитию этого преподавания был положен конец известной декреталией папы Гонория III, Super specula, 1220 года, запрещавшей преподавание римского права в Париже и окрестных местах. Это запрещение сохранило свою силу до XVI века, так что еще Куяцию понадобилось специальное разрешение на преподавание римского права.

 Причиной такого запрещения послужило, вероятно, то обстоятельство, что в борьбе пап с императорами глоссаторы стали на сторону императоров.

 Впрочем, это запрещение не было исключительным явлением. Подобное же запрещение существовало и в Англии. Первый, распространивший там изучение римского права, был Вакарий.

 Он основал школу римского права в Оксфорде. И хотя преподавание римского права там было вскоре воспрещено, но запрещение оказалось бессильным. Вакарий составил книгу, подобных которой мы не встречаем у других глоссаторов. Между его оксфордскими учениками было много бедных, не могших приобрести рукописей Corpus juris civilis. Поэтому, чтобы облегчить им изучение римского права, он составил род хрестоматии, в которую вошло существенное. Заглавие ее такое: Liber ex universo enucleato jure exceptus et pauperibus praesertim destinatus. Эта книга пользовалась в Оксфорде большой популярностью, и студенты, изучавшие римское право, стали даже по ней называться pauperistae.

 Перечисленными глоссаторами и ограничивается эпоха процветания школы. Ученик Бассиана, Азо, уже представляет переход к наступившему затем упадку изучения римского права.

 Азо (1230?) был профессором в Болонье и пользовался большим успехом. Он так предан был профессорскому делу, что во время каникул ему было не по себе. По рассказу Одофреда, он умер во время осенних каникул и, по случаю его смерти, лекции в тот год не начинались до праздника всех святых.

 Сочинения *(53) Азо приобрели такой авторитет, что они почти вытеснили сочинения других глоссаторов. Отсюда и поговорка: Chi non ha Azzo, non vada a Palazzo. Влияние их не ограничилось Италией, но достигало даже Англии, где оставило свои следы в произведениях Брактона.

 Глоссы Азо обращают на себя внимание прежде всего тем, что впервые составили связное целое, так называемое арраrаtus, именно к Digestum vetus и к Кодексу, между тем как до него такие apparatus встречались только к отдельным титулам Пандект.

 Это развитие глосс в целый аппарат для последующей судьбы разработки права имело очень большое значение. Глоссы предшественников Азо, каким бы авторитетом они ни пользовались, не могли все-таки заслонить собою от изучающего самый текст источников, не могли сосредоточить его внимания исключительно на себе, отвлекая его от изучения самих источников. Будучи отрывочными, отдельными глоссами, которых без соображения с глоссируемым текстом нельзя было и понять, они сами по необходимости обращали изучающего к источникам. Напротив, Аппарат Азо составляет уже одно связное целое; он мог быть изучаем и сам по себе. Так как для посредственного ума приятно находить уже готовое толкование, и так как вообще произведение современника представлялось естественно более понятным и легче усваиваемым, нежели текст Corpus juris civilis, то и немудрено, что Аппарат, получивший свое начало от Азо, мало-помалу заслонил собою глоссируемый текст, сделавшись вместо него предметом изучения. Таким образом, работа Азо послужила внешним толчком к упадку школы. После него живое изучение римского права в его непосредственных источниках заменяется бесплодным пережевыванием уже разжеванного прежними глоссаторами. Последний, кто пишет еще самостоятельные глоссы на текст источников, был Hugolinus, как и Азо, ученик Бассиана (умер позже 1238 года). Следующие затем глоссаторы уже не пишут глосс и все более и более сосредоточивают работу на изучении и толковании чужих глосс. Это направление не могло не породить потребности в компилятивном сборнике глосс - потребность, которая и нашла себе удовлетворение в работах Аккурсия.

 Accursius *(54), сын флорентинского крестьянина (1182-1260?), был учеником Азо. По словам Виллани, он был крепкого телосложения, лицо его имело серьезное и задумчивое выражение. Он отличался памятью и вел очень воздержную жизнь. Он приобрел значительное состояние не одною, однако, ученою деятельностью: сохранились указания, что он давал ученикам деньги в рост и брал с них взятки. После 40-летней профессорской деятельности он удалился в свою виллу, где занялся собиранием глосс и составлением из них общей компиляции. Это собрание глосс его предшественников и современников, известное под именами просто glossa или Glossa ordinaria, и составило его славу.

 Однако уже некоторые современники относились к ней отрицательно, напр., Бенинказа из Ареццо смеялся над Аккурсием, что тот totum corpus juris combrattavit. Между гуманистами презрительное отношение к Аккурсию было разделяемо всеми, и изучение его компиляции не называли иначе, как Accursianum absynthium bibere.

 Оценивая эту Glossa ordinaria, Савиньи останавливается на трех вопросах: на том, что выбирал Аккурсий для своего сборника, как обрабатывал выбранный материал и что прибавил к нему своего.

 Вполне оценить выбор в настоящее время довольно трудно, так как мы не располагаем всем тем материалом, который имел пред собой Аккурсий. Но все-таки можно заметить, что выбор его не отличался ни тщательностью, ни удачностью. Он выбирал многие, не имеющие значения интерлинеарные глоссы (напр. объяснение etsi - quamvis, ne - et non, admodum - valde) и обошел почти совсем глоссы таких глоссаторов, как Плацентин и Пиллий.

 Отношение его к выбранному материалу также не отличается добросовестностью. Вот пример. Как известно, Юстиниан постановил в Кодексе, чтобы несовершеннолетние защищались против погасительной давности не реституцией, а ipso jure. Между тем в одной из новелл для одного частного случая (приданое) все-таки принимается реституция. Об этом противоречии Плацентин заметил: "Item quid dicemus quod Auth. Siminor de dote non numerata ait, minore esse restituendum? Profecto dicemus, esse speciale vel Justinianun de letheo fonte potasse". Это замечание Гуголин передал так: vel secundum p. biberat Justinianus de letae palude quod illarum legum mentem non retinebat et oblivioni tradiderat. У Аккурсия же это замечание Плацентина искажено до неузнаваемости: "vel secundum Pla, biberat hic lustinianus, et non recordabatur de illis legibus". Любопытно, что эта пошлость, всецело принадлежащая Аккурсию, явилась у Берриа-Сен-При, в числе других, обвинительным пунктом против глоссаторов вообще.

 Своего Аккурсий не внес почти ничего, и даже в тех случаях, где излагает контроверзы, он не высказывает определенно своего мнения. Любопытно наставление, которое Дипловатакций *(55) дает, чтобы определить, какого из приводимых мнений держался сам Аккурсий. По общему правилу, следует считать мнением Аккурсия последнее из приведенных. Но отсюда делается пять исключений: 1) если предыдущее имеет за собой лучшие основания; 2) если оно внушено справедливостью; 3) если последнее начинается с alii или quidam dicunt; 4) если первое благоприятствует браку или 5) церкви.

 Таким образом, научное достоинство Glossae ordinariae очень невысоко. Тем не менее, влияние ее было громадно. Весьма скоро она получает в судах почти силу закона, так что в XIV столетии один адвокат мог заметить: malo pro me glossam, quam textum, quia textus non tam facile intrat in caput judicis, quam glossa. Этот успех объясняется тем, что, явившись во время упадка научной деятельности, Glossa ordinaria представилась весьма удобным средством обойтись без обращения к рассеянным глоссам старых глоссаторов.

 Сыновья Аккурсия также известны в истории юридической литературы. Они продолжали работать в том же компилятивном направлении, как и отец, но еще с меньшим успехом. Имя одного из них сделалось даже синонимом плохих глосс (Glossae Cervinae parum habent saporem. Diplovataccius). В нравственном отношении они также следуют отцу и к корыстолюбию присоединили еще другие пороки. По крайней мере, в дантовом Аду один из них, Франциск, фигурирует среди содомитов (XV, v. 100).

 Современником и соперником Аккурсия является Одофред (1265). Рассказывают даже, что когда Аккурсий занялся составлением своей глоссы, он нашел необходимым скрыть свое дело от Одофреда и для этого притворился на время больным.

 По научному достоинству Одофред стоял на том же уровне, что и Аккурсий. Ни тот ни другой не дали ничего самостоятельного. Аккурсий прославился как компилятор. Что же касается Одофреда, то его Lecturae не представляют никакого значения как юридическое исследование. Весь их интерес ограничивается теми биографическими и историческими указаниями относительно глоссаторов и болонской школы, которые в виде отдельных эпизодических вставок в большом изобилии включены в его лекции. Можно думать, что, не надеясь привлечь внимание слушателей научным достоинством своих лекций, он нарочно уснащал их всевозможными анекдотами. Во всяком случае его Lecturae являются главным источником наших сведений о жизни и деятельности глоссаторов.

 В XIII веке изучение римского права получило также весьма широкое распространение во Франции. В тулузском университете, основанном в 1228 г., мы находим преподающими римское право сына Аккурсия Франциска, Якобуса из Равиньи (1296), Рамонда Да-Коста, Арнольда Новелли. В орлеанском университете, впервые упоминаемом в памятниках в 1236 году, в конце XIII века преподавал римское право Petrus a Bella Pertica (Pierre de Belle-Perche). Орлеанская школа юристов отличалась вообще слишком свободным отношением к тексту источников, за что и заслужила упрек со стороны Бартола.