8. Ограничение церковного и монастырского землевладения по Уложению 1649 г.
Ограничение церковного и монастырского землевладения по Уложению 1649 г. проведено было по преимуществу в ст. 42 гл. XVII, перечисляющей духовные власти и учреждения (от Патриарха до монастырей), к которым относилось запрещение приобретать вотчины покупкой, закладом, дарением, завещанием, то есть практическими всеми тогда существовавшими способами. Ликвидировался и такой способ увеличения монастырских вотчин, как передача оных при пострижении в монахи. Для избежания обхода общего запрета устанавливалось правило "постригшись, в монастыре вотчин отнюдь не держать", то есть пресекалось использование единолично-хозяственного типа монастырского жительства для увеличения фонда монастырских земель (следует помнить, что по смерти таковых монахов-вотчинников их земли должны были переходить в собственность монастырей).
Уложение запрещало принимать вотчины "по душам в вечный поминок".
Для эффективности данных положений предписывалось Поместному приказу не переводить имений от светских лиц во владение духовных чинов и монастырей [Зызыкин М. В. Указ. соч. Ч. II. С. 293.], т. е. устанавливался отказ в их публичном удостоверении и тем самым недействительность такого рода актов.
Запрещая отказывать вотчины монастырям, Уложение не запрещало отказывать властительским чинам (патриарху, епископам), однако и им вотчины не поступали натурой, а наследниками вносилась их цена деньгами (ст. 8 гл. XVII).
В ст. 1 гл. XIX Уложения слободы, принадлежащие иерархам епископского сана и монастырям, расположенные в Москве и окрест Москвы подлежали переходу в государственную собственность, а в возмещение им давались земли в иных местах из государственных владений. Патриаршьи же слободы были изъяты без возмещения (в собственности патриарха остались только те слободы, где проживали "старинные его дворовые люди"), то есть касательно именно патриарха была произведена частичная конфискация [Там же. С. 294.]. В Уложении, как отмечал М. В. Зызыкин, уже вполне была проведена мысль, что "государство может обращать в свою собственность принадлежащие церковным властям и учреждениям поземельные владения" [Там же. С. 295.] и только реализация этой идеи вполне была осуществлена позднее. Ближайший же эффект реформы действительно не замедлил сказаться — со времен 2-й переписи (1686 год) размеры церковного землевладения увеличиваться перестали [Попов М. Указ. соч. С. 78.] (т. е. была реализована первостепенная задача московского правительства, поставленная еще в XVI веке — добиться прекращения роста церковных земель, означавшего одновременно охранение фонда служилых земель). Тем не менее церковь находила все новые и достаточно эффективные способы обхода общих запрещений на увеличение земельных владений. В конце XVII века получает необычайное распространение такой способ приобретения монастырями земель в собственность, как мена с внецерковными земельными собственниками. Исследования обнаружили, что данные мены в действительности не носили эквивалентного характера, поскольку получаемый в обмен монастырем земельный участок был больше передаваемого. Более того, зачастую под той же датой вместе с меновой оформлялась и еще одна грамота, а именно содержащая условие "владеть им же монастырем по прежнему", даваемая тем лицом, что по первой грамоте как бы получала этот участок себе в собственность. Например, костромской сын боярский Осип Федчищев 28 ноября 1685 года отдал Костромскому Троице-Ипатьевскому монастырю свои пустоши Никифорову и Копылову в волости Немде Костромского уезда взамен монастырской пустоши Бедриной в Судогорском стане Владимирского уезда. В тот же день Федчищев дал монастырю другую грамоту, в которой отказывался владеть монастырской пустошью ("а владеть тою пустошью им же властям" — т. е. монастырю) [Захаров А. Н. Один из способов роста монастырского землевладения в конце XVII века // Вопросы истории, 1995, № 5 – 6. С. 174]. Фактически такие мены скрывали подлинные факты приращения монастырского землевладения в обход запретов.
По Уложению 1649 года учрежден был Монастырский приказ, первоначально как исключительно судебное учреждение, куда были переведены дела, ранее находившиеся в ведении Приказа Большого Дворца. Однако постепенно его юрисдикция расширилась и по сути реальное значение Монастырского приказа значительного превышало его легальное положение как судебной инстанции. Уже в первый период деятельности он оказывается и административным и финансовым учреждением, в частности, ведающим церковными имуществами, составляющим описи оного и следящим за хозяйственной стороной церковной деятельности через отчеты, долженствующие предоставляться ему церковными иерархами [Там же. С. 264 – 265.]. Значение создания Монастырского приказа состояло еще и в том, что если ранее Церковь судила по Кормчей, по законам византийских базилевсов, принятых ею в качестве своих собственных, то приказ руководствовался только русскими государственными актами и, следовательно, на сферу, ранее урегулированную Номоканоном, получило распространение Уложение, вытеснявшее собственные церковные нормы. Таким изменениям способствовал и тот факт, что судить церковные дела были поставлены государственные чиновники из светских лиц, разумеется, не знакомые с церковными правилами.
Монастырский приказ встретил решительное сопротивление в среде духовенства, в том числе и из-за своего регулярного вмешательства в дела вотчинного управления епархий и монастырей. В итоге, на соборе 1666 – 1667 годов, сведшем Никона с патриаршего престола, было принято решение о ликвидации приказа, с которым долгие годы боролся низвергнутый глава русской церкви. Хотя приказ формально просуществовал вплоть до 19 декабря 1677 года, однако оставшееся время было отведено исключительно завершению начатых финансовых дел [Христианство... Т. 2. С. 147 (статья — М. И. Горчакова).].