ПРИЛОЖЕНИЕ

1

 

ИЗ "КНИГИ О ГРАДЕ ЖЕНСКОМ" КРИСТИНЫ ПИЗАНСКОЙ

 

(1404-1405)

Книга I

Глава 8

Здесь Кристина рассказывает, как по внушению и с помощью Разума она начала копать землю и закладывать основание Града Женского

И сказала дама Разума: "Вставай, дочь моя! Давай, не мешкая дольше, пойдем на поле Учености. Там, где протекают ясноводные реки и произрастают все плоды, на ровной и плодородной земле, изобилующей всеми благами, будет основан Град Женский. Возьми лопату твоего разумения, чтобы рыть и расчищать большой котлован на глубину, указанную мной, а я буду помогать тебе и выносить на своих плечах землю".

Я сразу же встала, повинуясь ей, и почувствовала себя в ее присутствии легче и уверенней, чем раньше. Она двинулась вперед, а я за ней, и когда мы пришли на это поле, я начала по ее указаниям копать и выбрасывать землю лопатой вопросов. И первый вопрос был таков: "Госпожа, я помню, как вы сказали мне по поводу осуждения многими мужчинами поведения женщин, что чем дольше золото остается в тигле, тем оно становится чище, и это значит, что чем чаще женщин будут несправедливо осуждать, тем больше они заслужат своей славы. Но скажите мне, пожалуйста, почему, по какой причине, разные авторы в своих книгах выступают против женщин, несмотря на то, что это, как мне известно от вас, несправедливо; скажите, неужели от природы у мужчин такая склонность или же они поступают как из ненависти к женщинам, но тогда откуда она происходит?"

И она ответила: "Дочь моя, чтобы дать тебе возможность углубиться в этот вопрос, я сначала подальше отнесу первую корзину земли. Поведение мужчин предопределено не природой, оно скорее даже ей противоречит, ибо нет иной столь сильной и тесной связи, данной природой по воле Бога мужчине и женщине, кроме любви. Причины, которые побуждали и до сих пор побуждают мужчин, в том числе и авторов книг, к нападкам на женщин, различны и многообразны, как ты и сама уже поняла. Некоторые обрушиваются на женщин с добрыми намерениями - чтобы отвратить заблудших мужчин от падших, развращенных женщин, от которых те теряют голову, или чтобы удержать от безрассудного увлечения ими и тем самым помочь мужчинам избежать порочной, распущенной жизни. При этом они нападают на всех женщин вообще, полагая, что женщины созданы из всяческой скверны".

"Госпожа, - сказала я, - простите за то, что прерываю вас, но тогда эти авторы поступают правильно, коли они руководствуются похвальными намерениями? Ведь, как гласит поговорка, человека судят по его намерениям".

"Это заблуждение, дорогая моя дочь, - возразила она, - и оно столь велико, что ему не может быть никакого оправдания. Если бы кто-нибудь убил тебя не по безумию, а с добрым намерением, то разве можно было бы его оправдать? Всякий поступивший так руководствовался бы неправедным законом; несправедливо причинять ущерб или вред одним, чтобы помочь другим. Поэтому нападки на всех женщин вообще противоречат истине, и я поясню это с помощью еще одного довода.

Если писатели делают это, чтобы избавить глупых людей от глупости, то они поступают так, как если бы я стала винить огонь - необходимый и очень полезный элемент - за то, что некоторые по своей вине сгорели, или обвинять воду за то, что кто-то утонул. Точно так же и все прочие полезные вещи можно использовать на благо, а можно и во вред. Но нельзя винить их, если глупцы ими злоупотребляют, и ты сама в свое время весьма удачно писала об этом. И ведь все, кто независимо от намерений многоречиво осуждали женщин в своих писаниях, приводили слишком общие и несуразные доводы, лишь бы обосновать свое мнение. Словно человек, пошивший слишком длинное и Широкое платье только потому, что смог на дармовщинку и без помех отрезать большой кусок чужого сукна.

Если бы эти писатели желали лишь отвратить мужчин от глупости и, воздержавшись от утомительных нападок на жизнь и поведение безнравственных, порочных женщин, высказали бы правду об этих падших и погрязших в грехах существах, которые искусственно лишены своих естественных качеств - простоты, умиротворенности и праведности и потому подобны уродцам в природе, коих следует всяческих избегать, то тогда я согласилась бы, что они сделали весьма полезное дело. Однако могу заверить тебя, что нападки на всех женщин вообще, среди которых много и очень достойных, никогда не питались мною, Разумом, и все подписавшиеся под этими нападками оказались в полном заблуждении, и это заблуждение будет существовать и далее. А потому выбрось эти грязные, черные и неровные камни, они не годятся для постройки твоего прекрасного Града.

Многие мужчины ополчаются против женщин по иным причинам. Одни прибегают к клевете из-за своих собственных пороков, другими движут их телесные изъяны, третьи поступают так из зависти, а четвертые из удовольствия, которое они получают, возводя напраслину. Есть и такие, кто жаждет показать, сколь много ими прочитано, и потому в своих писаниях они пересказывают то, что вычитали в других книгах, обильно цитируя и повторяя мнения их авторов.

Из-за собственных пороков нападают на женщин те мужчины, которые провели молодость в распутстве, наслаждались любовью многих женщин, обманом добиваясь любовных свиданий, и состарились, не раскаявшись в грехах. Теперь же они сокрушаются, что прошла пора их безумств и распутства. Природа, благодаря которой сердечное влечение претворяется в желанное для страсти действие, охладила их способности. Они страдают от того, что прошло золотое время, им кажется, что на вершине жизни теперь молодежь, к коей и они когда-то принадлежали. И не видят иного средства побороть свою печаль как только обрушиться на женщин в надежде сделать их менее привлекательными для других. Повсюду можно встретить таких старичков, произносящих нечестивые и непристойные речи. Вспомни Матеола, который сам признается, что он немощный старик, обуреваемый страстями. Один его пример убедительно доказывает правдивость моих слов, и можешь быть уверена, что и многие другие мужчины таковы.

Но эти развращенные старики, подобно больным неизлечимой проказой, ничего общего не имеют с добропорядочными пожилыми мужчинами, наделенными мною доблестью и доброй волей, которые не разделяют порочных желаний, ибо для них это дело слишком постыдное. Уста этих добрых мужей в согласии с их сердцами преисполнены добродетельных и честных слов. Они ненавидят ложь и клевету, никогда не порочат и не бесчестят ни мужчин, ни женщин, советуют избегать зла и следователь добродетели, дабы идти прямым путем.

У мужчин, ополчающихся на женщин из-за своих телесных недостатков, слабо и болезненно тело, а ум изощренный и злой. Они не находят иного способа унять боль за свою немощь, кроме как выместить ее на женщинах, доставляющих радость мужчинам. Они полагают, что смогут помешать другим получать наслаждение, коего они сами вкусить не в состоянии.

Из зависти подвергают нападкам женщин и те злоязычные мужчины, которые, испытав на себе, поняли, что многие женщины умнее и благороднее их, и, будучи уязвленными, преисполнились к ним презрения. Побуждаемые завистью и высокомерием, они набрасываются с обвинениями на всех женщин, надеясь умалить и поколебать честь и славу наиболее достойных из них. И поступают как автор сочинения "О философии", имени которого я не помню. Он пытается убедить, что почтительное отношение к женщинам некоторых мужчин недостойно внимания и что те, кто высоко ценит женщин, его книгу извратили бы так, что ее пришлось бы назвать не "О философии", то есть "О любви к мудрости", а "О филомории" - "О любви к глупости". Но уверяю тебя и клянусь, что сам автор этой полной лживых аргументов и выводов книги явил миру образец глупости.

Что касается тех мужчин, что из удовольствия возводят напраслину, то неудивительно, что они клевещут на женщин, ибо вообще по любому поводу злословят обо всех. И заверяю тебя, что всякий, кто открыто клевещет на женщин, делает это по злобе сердца, вопреки разуму и природе. Вопреки разуму, поскольку проявляет великую неблагодарность: благодеяния женщин столь велики, что как бы он ни старался, он никогда не смог бы без них обойтись, постоянно нуждаясь в услугах женщин. Вопреки же природе потому, что нет ни одной твари - ни зверя, ни птицы, - которая не любила бы своих самок, и было бы совершенно противоестественно для разумного человека поступать наоборот.

И поскольку до сих пор на эту тему не написано ни одного достойного сочинения, не нашлось достаточно искусного писателя, то нет и людей, пожелавших бы ему подражать. Зато много желающих порифмоплетствовать, которые уверены, что не собьются с правильного пути, если будут следовать за другими, кто уже писал на эту тему и якобы знает в ней толк, тогда как у тех, полагаю, одна бестолковщина. Стремясь выразить себя, пишут убогие стихи или баллады, в которых нет никакого чувства. Они берутся обсуждать поведение женщин, королей и других людей, а сами не могут ни понять, ни исправить собственных дурных поступков и низменных наклонностей. Простаки же по своему невежеству объявляют их писания лучшими из созданных в этом мире.

Пятнадцать радостей брака и другие сочинения французских авторов XIV- XV вв.//Сост. и отв. Ред. Ю.Л. Бессмертный. М., 1991. С.

 

ИЗ ПЕСЕН ПОЭТОВ БУРГУНДСКОГО ДВОРА

ГИЙОМ ДЮФАИ

(1400-1470)

 

Смертельно бледен мой лик, Причиной тому - любовь, Груз на плечах велик, Так тяжела любовь. Мне изможденный лик Скрыть ли в морских волнах? В прекрасной дамы глазах Вижу, что знает она: Ни здесь, ни в иных мирах Без любви мне жизнь не нужна.

* * *

Наградой высшей награжденный И столь высоко вознесенный, Счастливейший во всей стране! Об этом вдруг поведал мне Лишь слог, тобой произнесенный.

И словно заново рожденный, От горьких мук тобой спасенный, Я, словно в несказанном сне,

Наградой высшей награжденный И столь высоко вознесенный, Счастливейший во всей стране!

Я был отвергнутый влюбленный, В слезах напрасных истомленный... Но вот, со мной наедине Ты робко снизошла ко мне... О, слог, тобой произнесенный! Наградой высшей награжденный И столь высоко вознесенный, Счастливейший во всей стране!

 

Об этом вдруг поведал мне Лишь слог, тобой произнесенный.

 

ИОАНН РЕЖИ

 (1430-1485)

 

Пожелайте - стану Вам слугою И любовью нежною своей, Где бы я ни был, до скончанья дней, От невзгод и горстей укрою.

Никогда я не прельщусь другою, Преисполнен счастьем новых дней.

Пожелайте - стану Вам слугою, Вас любовью одарю своей.

К одному стремлюсь я всей душою, Вечно петь Вам о любви своей, И, клянусь, лишенный страсти сей, Навсегда глаза свои закрою.

Пожелайте - стану Вам слугою, И любовью нежною своей, Где б я ни был, до скончанья дней, От невзгод и горестей укрою.

ПЯТНАДЦАТЬ РАДОСТЕЙ БРАКА

 

(Анонимный трактат начала XV в.)

Пролог

 

Премногие мудрецы, знаменитые глубиною своих суждений и остротою доводов, тщились описать нам высочайшее земное блаженство, дарованное человеку, а именно: вольную и свободную жизнь, каковую лишь безумец способен променять на неволю и принуждение. Мудрецы сии так судят: ежели какой-либо человек юных лет, пребывая в забавах и усладах мирских, вдруг по собственному хотению, безо всякой на то надобности устремляется в мрачную темницу, где уготованы ему одни лишь муки да слезы, печали да невзгоды, и ежели навечно в горестной сей обители затворяет себя, то только одно и остается заключить: человек этот с ума свихнулся. Ибо, стоит ему оказаться внутри, как захлопываются за ним двери, а двери-то железные и засовы необхватные, - вот и попалась пташка! - эдакие запоры слезам не растопить, золоту не отворить. Кем же, как не безумцем помешанным, счесть того, кто эдак самого себя обрек на заточение, хотя перед этим слышал крики и внимал стенаниям злосчастных узников, угодивших в сию тюрьму прежде него...

Давно известно и установлено, что тот, кто добра себе не желает, лишен, стало быть, ума и благоразумия, даже если он и не наносит урона ближнему своему. Эдакого безрассудного растяпу можно уподобить лишь тому слабоумному, что своею охотою забрался узким лазом в глубокую яму, откуда обратного хода никому нет. Такие ямы выкапывают и устраивают в дремучих лесах, чтобы ловить в них диких зверей. А те, провалившись в эдакий земляной мешок, сперва от великого изумления впадают как бы в столбняк, а после, очнувшись, принимаются кружить и метаться, ища способа выбраться и спастись, да не тут-то было! Таковая же история приложима и уместна для того, кто вступает в брак. Брачующийся мужчина подобен рыбе, что привольно гуляла себе в море и плавала куда ей вздумается и вот эдак, плавая и резвясь, наткнулась вдруг на сеть, мелкоячеистую и прочную, где бьются пойманные рыбы, кои, учуяв вкусную приманку, заплыли внутрь да и попались. И вы, верно, думаете, что при виде этих бедняг наша вольная рыба улепетывает поскорее прочь? Как бы не так - изо всех сил тщится она найти вход в коварную ловушку и в конце концов все-таки пробирается туда, где, по ее разумению, забав и услад хоть отбавляй, отчего и стремится вольная рыба попасть внутрь. А уж коли попала, то обратно выхода не ищи, и там, где полагала найти она приятности и утехи, обретает одну лишь скорбь и печаль. Таково же приходится и женихам - завидно им глядеть на тех, кто уже барахтается в брачных сетях, будто бы вольно резвясь внутри, словно рыба в море. И не угомонится наш холостяк до той поры, пока не перейдет в женатый чин. Да вот беда: попасть-то легко, а вернуться вспять трудненько, жена - она ведь прижмет так, что и не вывернешься. Вспомните, как некий высокоученый доктор, по имени Валериус, ответил одному своему другу, который, вступивши в брак, все допытывался у него, хорошо ли он сделал. Вот какой ответ дал ему Валериус: "Друг милый, - сказал он, - ты бы лучше сыскал крышу повыше, да и кинулся с нее в реку поглубже, притом непременно вниз головою!". Каковыми словами желал он выразить, что несравненно менее опасно для человека эдак утопиться, нежели утратить свободу. Не тяжко ли, к примеру, поплатился один архидьякон из Теруани, который сложил с себя сан и, утеряв все связанные с ним привилегии, сочетался брачными узами с какой-то вдовою, - с места в карьер и на долгие годы взяла она его под башмак и заставила вдосталь хлебнуть горькой тоски и кручины. И вот, раскаиваясь в содеянном и желая хоть малость утешиться и пользу принести другим, он составил и написал красноречивейший трактат о браке. Да и не он один, а многие другие также ухищрялись описать всю горечь и злополучие, сокрытые в браке.

Можно, конечно, подобно некоторым набожным и благочестивым людям, поразмыслить о святой Деве Марии и представить себе умозрительно великие радости Благовещения, Рождества и Вознесения Иисуса Христа, не считая прочих событий, во славу коих сложено добрыми католиками множество прекрасных благостных молитв, превозносящих святую Деву Марию; что же до меня, то я, размышляя о браке, коего сладость мне познать от века не суждено (ибо Господу угодно было ввергнуть меня в иную юдоль, даром, что и там лишен я вольной воли), так вот, рассуждая о браке, слушая и наблюдая тех, кто о нем более моего осведомлен, постиг я следующую истину: брак заключает в себе пятнадцать состояний, кои женатыми людьми почитаются за великое блаженство и сладчайшее утешение, мною же, из ума еще не выжившим, сочтены горчайшими и жестокими муками, тяжелее коих не видано на земле, ежели не поминать, конечно, о четвертовании и пыточном колесе. Но, заметьте при том, я женатых отнюдь не осуждаю, напротив, хвалю и одобряю поступок их от всей души, ибо для чего же и рождаемся мы на свет, как не для того, чтобы каяться, страдать да смирять грешную нашу плоть, тем самым прокладывая себе дорогу в рай. И я так рассуждаю: нет на свете суровее епитимьи, чем пережить и снести те великие скорби и тяжкие страдания, кои ниже будут указаны и описаны. Одно лишь только смущает меня: ведь женатые мужчины свои муки и печали почитают радостью, они свыклись и сжились с ними и сносят с ликованием, столь же легко, как вьючный осел тащит свою поклажу, так что заслуга их тут невелика. По всему вышесказанному и наблюдая брачные горести, за благо выдаваемые, брачные раздоры, за согласие почитаемые, и прочее, и прочее, решился я написать в утешение сим невольникам, в сети угодившим, означенные "Пятнадцать радостей брака", не пожалев для того ни трудов моих, ни чернил, ни бумаги. Знаю, что ни к чему мое писание не послужит, ибо тот, кто решил жениться, не преминет сие совершить и шею подставить под ярмо, даром что спустя некоторое время начнет локти кусать да каяться. Ибо уж вовек не избавиться ему от названных радостей, в коих пребудет он безропотно до самой смерти и в горестях окончит свои дни...

СТРИЖЕНЫЙ ЛУГ

(Фаблио XIII в.)

 

Раз, накануне Рождества, Когда в печи трещат дрова, Один заносчивый сеньор Попал на постоялый двор И, развалясь у камелька, На прочих глядя свысока, Повел напыщенную речь, Что может море он зажечь: "Такая сила мне дана, Что выгорит оно до дна, И жареную камбалу Нам тотчас подадут к столу". Ну, слово за слово - и вот Он к морю с головней идет И во всю мочь на берегу Кричит: "Сейчас тебя сожгу. Испепелю, предам огню!" - И бросил в море головню. Пшик, пшик - и снова плеск волны. А море? Морю хоть бы хны.

Есть в этой присказке намек На то, как некий баринок Хозяйство сам держал в руках, Пока ходил в холостяках, А как привел хозяйку в дом, То все пошло в нем кувырком. А сам он отощал, оброс Как бесприютный фландрский пес, Весь в саже с головы до ног: Не дворянин, а углежог, Уж так оборван, так чумаз! Ну, словом, быстро он угас, Под стать той самой головне, Что пшикнула в морской волне.

 Другую пару помяну:  Муж до того любил жену, Так холил дуру и берег, Что ни словца ей поперек, И все равно, чуть что не так, Съедал то плюху, то тумак. Прожив таким манером год, Он тестя с тещей в дом зовет. Попотчевал, чем Бог послал, И тестю под конец сказал: "Сир, ровно год тому назад Я получил от вас сей клад, А проще молвить - вашу дочь, С которой жить совсем невмочь. Я столько от нее стерпел, Но пальцем тронуть не посмел: Пусть перечень моих обид Она сама вам подтвердит", "Что ж, - молвила в ответ жена, - Пусть тяжела моя вина, Но твой урок пойдет мне впрок: Прошу на исправленье срок, Клянусь, что на втором году Себя иначе поведу". Но не прошло недели, глядь - Она за старое опять, И никакого сладу с ней: Привычка разума сильней. Не зря зовется дураком, Кто у жены под каблуком. Сидит и ждет за годом год, Когда она свой раж уймет. Взглянула косо - врежь ей в глаз, Чтоб впредь коситься зареклась, Поднимет шум и тарарам - Ты ей, злодейке, по губам! А кто не поступает так, Тот сам себе заклятый враг.

 Возьмем, к примеру, мужика,

Чья женушка была гладка,

Стройна, румяна, молода

И весела, да вот беда:

Как ни веди с ней разговор,

Все говорит наперекор.

И вот однажды летним днем

Шли по лугу они вдвоем.

Муж молвил, поглядев вокруг:

"Как ровно скошен этот луг!"

В жене вскипел всегдашний зуд:

"Луга не косят, а стригут!"

Божится муж, что в целый год

Тот луг никто не подстрижет,

Жена твердит: "Ты это брось,

Без ножниц тут не обошлось".

Бедняга муж терпел-терпел

И наконец рассвирепел:

"Не смей перечить, дура, мне!" -

И выволочку дал жене.

Переусердствовал мужик,

Отнялся у нее язык,

Полуживая на лугу

Лежит она - и ни гу-гу,

Но пальцами обеих рук

Показывает - стрижен луг.

Разинув рот, мужик стоит,

В испуге крестный знак творит:

Коль верх и здесь взяла жена,

Знать, с ней в союзе сатана.

КНИГА РЫЦАРЯ ДЕЛАТУР ЛАНДРИ,

НАПИСАННАЯ В НАЗИДАНИЕ ДОЧЕРЯМ

(70-е годы XIV в.)

 

Глава 19 О той, что вскочила на стол

 

Однажды три купца возвращались из поездки за руанским сукном. Один вдруг сказал: "Очень хорошо, когда женщина покорна своему господину". "Моя, - сказал другой, - мне подчиняется без слов". "Моя же, - сказал третий, - как мне кажется, еще покорнее". Первый и сказал: "Давайте заключим пари, посмотрим, какая из них выполнит приказания мужа наиболее покорно". - "Согласны", - ответили купцы. И заключили пари, и договорились, что никто из них не предупредит жену об их пари и только скажет: "Что бы я ни приказал, должно быть исполнено". Сначала пришли к одной. Муж сказал: "То, что я сейчас прикажу, должно быть исполнено - что бы это ни было". После этого приказал жене: "Прыгай в этот водоем". - "Зачем? С какой целью?" - "Затем, что я так хочу". - "Нет, я должна сначала узнать, зачем мне прыгать". И не двинулась с места. Муж рассвирепел и наградил ее сильным ударом. Потом отправились к другому купцу, и он заявил, как первый, что его приказание должно быть исполнено, и тут же приказал жене прыгать в водоем. Она же отказалась, не понимая причины, и была побита, как и первая.

Тогда отправились к третьему купцу. В доме уже был накрыт стол, поставлена еда, и они уселись отобедать. Хозяин сказал на ухо своим спутникам, что после еды он прикажет жене прыгнуть в воду, вслух же объявил, что, какое бы он ни отдал сегодня приказание, оно должно быть немедленно исполнено. Жена, которая любила и боялась его, внимательно выслушала и не знала, что и подумать. Гости принялись за яйца всмятку, и оказалось, что на столе нет соли. Муж окликнул жену: "Женщина, дополни сервировку!". Несчастная, сбитая с толку, но боясь промедления и ослушания, вскочила на стол, но рухнула вместе со столом и всей сервировкой: полетели на пол еда, вино, стаканы, миски. "Что это за манеры? В своем ли вы уме?" - воскликнул муж. "Господин, - отвечала она, - я выполнила ваше приказание, вы же сказали, что я должна его исполнить, каким бы оно ни было. Я выполнила, как сумела, хоть это и огорчило и меня, и вас. Вы же приказали, чтобы я дополнила сервировку". - "Я же имел в виду соль!" - "О Боже, а я подумала, что надо вспрыгнуть самой". Тогда вдоволь все посмеялись и пошутили. Оба гостя заявили, что нет нужды приказывать женщине прыгать в воду, она достаточно сделала и без этого; муж ее выиграл пари, а жена получила похвалы за образцовое повиновение и не была бита, как две другие, не исполнившие приказаний своих мужей. Если простолюдины наказывают своих жен кулаками, то благородных дам лишь журят, иначе поступать не следует. Поэтому любая благородная дама должна показать, что у нее доброе и честное сердце, то есть кротко и с приличиями выказать свое стремление к совершенствованию, покорности и послушанию перед господином, страх и боязнь ослушаться. Ибо добропорядочные женщины боятся, как та жена третьего купца, ослушаться своего господина. Каждая должна быть готова выполнить любой приказ, хороший ли, плохой ли - все равно. И если даже приказание порочно, она не будет повинна, выполнив его, ибо вина ляжет на господина.

 

Глава 21

 

О споре, который произошел между сеньором де Бомануаром и одной дамой

 

Милые мои дочери, прошу вас, не стремитесь первыми обзавестись необычным новым нарядом, уж лучше запоздайте в этом деле, будьте последними среди подруг, особенно не подражайте иностранкам. Я расскажу вам о споре одной баронессы, которая жила в Гиени, с сеньором де Бомануаром, отцом нынешнего де Бомануара, мудрым и проницательным рыцарем. Дама заговорила с ним о его жене и сказала: "Любезный кузен! Я недавно из Бретани и видела там свою красавицу-кузину, вашу жену; но, увы, она не так нарядно одета и ее платья не так украшены, как у женщин Гиени и других мест, ее корсет и шляпа недостаточно велики и не того покроя, что сейчас в моде". Рыцарь ей ответил: "Сударыня, поскольку она одевается не так, как вы, наряды ее не того покроя и не тех размеров и, если вы меня в этом упрекаете, знайте, что повода для упреков больше не будет. Я сделаю ее гардероб еще более красивым и столь же новым, как ваш или чей-нибудь другой, ибо вы и ваши лучшие дамы имеете наряды, подбитые белкой и горностаем лишь с одной стороны, я же сделаю больше, я прикажу ей надевать душегрейки и шляпки наизнанку, мехом наружу. Тогда она окажется в более выгодном положении, чем вы все". Потом он сказал: "Мадам, вы думаете, что я не хочу, чтобы моя жена была хорошо одета, как принято у добропорядочных женщин нашего края? Я не хочу другого: чтобы она изменяла обычаям благородных и добродетельных женщин - цвета Франции и нашего края, - которые не приняли облика подружек и девушек-англичан да английской солдатни. Ведь именно они первыми переняли британские наряды с укрупненными формами, корсетами, вырезанными по бокам. Я был там в то время и видел. Поспешно перенимать у этих женщин моду я бы воздержался, и, действительно, английская принцесса и ее дамы пришли к этим нарядам значительно позже, хотя могли бы их иметь уже тогда. Но я всегда слышал от мудрых людей, что добропорядочные женщины должны следовать за модой дам своего королевства, самые мудрые женщины соглашаются на упомянутые новшества в последнюю очередь. Вот почему дам Франции и этих краев считают лучшими и редко порицают. А в Англии, как говорят, много женщин, вызывающих порицание, хоть я и не знаю, заслуженно ли. Поэтому лучше иметь дело с женщинами с безупречной репутацией". Это было сказано при многих. Баронесса почувствовала себя глупо и не

 знала, что ответить. Вокруг засмеялись и меж собой обменялись мнением, что лучше бы ей было помолчать.

Вот почему, мои славные дочери, следует придерживаться золотой середины и носить наряды, какие носят добропорядочные дамы нашего края и те, что носят добропорядочные женщины, особенно благородные дамы, той страны, где живешь. Кто хватается за новые наряды иностранок, чаще всего бывает осмеян, как вы это слышали в истории со славным и умным сеньором, который осадил баронессу. Будьте уверены, кто первый бросается на новинки, становится предметом насмешек. И сегодня, как только одна дама заслышит, что у другой появилось новое платье или наряд, она не успокоится, пока не получит такой же, причитая каждый день перед своим господином: "Ах, как идет той женщине новый наряд, какая вещица! Прошу вас, господин мой, разрешите мне иметь такой же". Муж может возразить: "Друг мой! Если у этой женщины и появился такой наряд, то другие - благоразумные дамы его не имеют". - "Да, сударь, но если они не умеют наряжаться, что же с этим поделать? Я хочу одеваться, как та красавица". И уверяю вас, они найдут достаточно доводов, чтобы убедить мужа осчастливить их обновой. Но среди этих дам редко найдешь умную и мудрую, они живут пристрастием к мирской суете и удовольствиям. Я расскажу вам о том, как простолюдинки - горничные, служанки, ключницы - взяли за моду тепло одевать только спину, причем до пят, кутая эту часть тела и в мех, и в сукно, и в плюш. И весь этот наряд при ходьбе забрызгивается грязью, как курдюк у овцы. Такое платье не похвалишь ни зимой, ни летом: зимой, в холод, мерзнут живот и груди, которые нужно было бы одевать теплее, чем пятки, а летом в таком наряде прячутся блохи. Вот почему я не одобряю подобного новшества.

Я говорю, конечно, не о нарядах благородных дам и барышень, которые вполне могут иметь какие угодно туалеты, о них я не помышляю сказать что-либо, что им не понравится, - ведь я по мере своих сил должен служить и повиноваться им. В этой книге я смею давать советы лишь своим собственным дочерям и служанкам, которым я вправе указывать на то, что мне нравится и чего я хочу.