РИМСКОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРАВО И ФОРМЫ РИМСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 
68 69 

В языковом отношении римляне принадлежали к латинянам, язык которых, входивший в группу индоевропейских языков, следовательно, был родственным греческому, кельтскому и германскому языкам. В древнейшие времена многие племена пришли на итальянский полуостров из северных районов - это, вероятнее всего, произошло в последний пери-

56

од второго тысячелетия до н. э. Так же, как и в Греции, народы, жившие на итальянском полуострове к моменту вторжения на их территорию переселенцев с севера, видимо, уже имели свои города-государства с политической формой организации своих общественных структур. Этому способствовали и сами географические условия, которые во многом были схожими с географическими условиями Греции. В древнейший период население Рима, по-видимому, составляло максимум 10-12 тыс. человек. Еще в начале V в. до н. э., когда Рим уже начал играть значительную роль в политической жизни центральной Италии, его территория, по приблизительным подчетам, составляла не более 1,5 тыс. км*.

В более поздний период социальное, правовое и культурное развитие римских городов и самого Рима испытало на себе значительное влияние двух культур: этрусской и греческой. По всей видимости, царствовавшая в Италии в период с VII по VI вв. до н. э. династия (речь в данном случае идет об этруссках), сыграла важнейшую роль как в качестве примера для подражания, так и в качестве промежуточного звена в области влияния греческой культуры вообще, а в такой области, как религиозная политика (а возможно, даже и в области права) в особенности. О последнем мы, к сожалению, мало что знаем, так как этрусские источники нам почти совершенно неизвестны. Решающее влияние этрусской культуры на римскую государственность впервые проявилось лишь после того, как римляне завоевали весь восточный район Средиземного моря и полностью подчинили себе все эллинистические государства. В последующие периоды римляне подпали под такое мощное влияние эллинов, их идеологии, высокоразвитой культуры и институтов, что Римская империя более позднего периода по своему характеру стала являть собой совершеннейший образец универсального эллинистического государства, а в еще более поздний период существования Римской республики все образованные слои общества в подавляющем большинстве своем стали говорить не иначе как на греческом языке. Когда знаменитый римский полководец и будущий император Гай Юлий Цезарь перешел речху Рубикон с тем, чтобы силой взять власть в Риме в свои руки, он сказал: "Jacta alea est!" ("Жребий брошен!"), и он сказал это по-гречески.

Первоначально город-государство Рим на протяжении нескольких столетий продолжал, однако, оставаться городом, жители которого в основном представляли собой крестьянскую общину. В ней целиком и полностью распоряжалась относительно небольшая кучка богатых и преуспевающих семейных кланов землевладельцев (патрициев), имевших в собственности огромные земельные угодья и считавшихся основной ударной силой римской армии, а в военное время служивших в императорской дворянской кавалерии, тогда как огромные массы римского народа - плебеи - были отделены

8*57

от богатых патрициев глубочайшей социальной пропастью. На протяжении долгих и долгих лет браки между патрициями и плебеями были строжайше запрещены. Плебеи не имели права находиться на государственной службе. Плебеи, наконец, не могли стать священниками.

Дворянская кавалерия с военной точки зрения являла собой малоэффективный род войск. Стремян в ту далекую эпоху еще не изобрели, а сама кавалерия в силу того, что она тогда была еще очень далека от совершенства, как правило, не могла одерживать победы над хорошо обученной для веления боевых действий пехотой с ее хорошо организованной военной структурой. Однако уже к концу VI в. до н. э. римляне успели перенять основные тактические приемы ведения боевых действий в конном строю, которые успешно применяли кавалеристы греческих городов-государств, а именно: методы проведения кавалерийских атак небольшими фалангами - плотными сомкнутыми порядками. Римляне, кроме того, переняли у греков также и предметы боевого снаряжения всадников, как-то: щиты, короткие копья, дротики, укороченные мечи. Таким образом, проведя соответствующую реорганизацию внутри своей армии, римляне создали весьма надежную тактику ведения боя в конном строю, которая успешно и неоднократно выдерживала все боевые испытания и в этот период представляла собой высшую ступень военного искусства римлян, просуществовавшего вплоть до вторжения на их земли македонских фаланг, всадники которых были вооружены длинными копьями. Плебеи в ту эпоху непрерывных войн были просто необходимы римскому государству. Если не принимать в расчет участие плебеев в кавалерии патрициев в качестве солдат обоза, то в пехоте они составляли основную боевую силу римской армии, которая с годами постепенно накапливала такие характерные для простолюдинов и необходимые в военной обстановке черты, как хитрость, находчивость, смекалку, проявлявшиеся в самых невероятных и хитроумных тактических маневрах, строительстве фортификационных сооружений и т. д. на протяжении многих столетий, что в конечном счете и сделало римские легионы почти непобедимыми в любом бою. Кроме того, само социальное и правовое положение плебеев со временем улучшилось, в результате чего определенная часть плебейских семей становилась более зажиточной и даже могла приобрести, пусть и небольшой, но собственный земельйыи надел, становясь землевладельцами (equites -всадниками). Кроме того, плебеи начали обретать и некоторую долю политической власти наряду с представителями древних дворянских сословий. Однако те правовые реформы, которые обеспечили некоторое улучшение социального и правового положения плебеев, затронули лишь тонкий, поверхностный слой уже успевших глубоко внедриться в римское общество внутренних социальных противоречий. В основе же

58

своей Рим по-прежнему оставался под властью аристократической господствующей верхушки.

Правовая организация римлян, равно как и правовая организация греческих племен, основывалась на базе трех важнейших институтов родового общества: королевской власти, совете старейшин (в Риме он назывался Сенатом) и народном собрании. На ранней стадии развития города-государства эти три института были преобразованы в республиканскую конституцию, выраженную в виде формулы "Senatus Populusque Romanus" (S.P.Q.R. - Сенат и римский народ). Королевство как таковое в соответствии с римскими традициями было в 510 г. до н. э. упразднено. Вместо него римляне ввели две государственные должности. Лица, назначавшиеся на эти должности, избирались сроком на один год. Управление делами осуществлялось в соответствии с принципом коллегиальности, т. е., другими словами, люди, занимавшие эти должности, могли взаимно блокировать принимаемые друг другом решения путем наложения вето: "я запрещаю", в результате чего то или иное решение утрачивало свою законную силу. Первоначально им присваивался титул претора (praetor - от лат. "рте ire", что означает: находящийся впереди), а спустя некоторое время их стали называть консулами. Должность претора (minor collega consulum - младший коллега консула) в тот период выступала в качестве судебной власти, т. е. претор выполнял функции государственного судьи, однако довольно часто ей придавались и военно-командные функции, и претор в этом случае должен был исполнять обязанности военачальника.

В рассматриваемый нами период в Риме существовала масса различных государственных должностей, "зарабатывавшихся" чиновниками на выборах. Занятию этих должностей предшествовала острая конкурентная борьба между жаждущими власти политическими соперниками в ходе проведения предвыборных кампаний, очень часто сопровождавшихся ожесточенными схватками между конкурентами. Те, кто стремился сделать себе политическую карьеру, а это был единственный способ добиться выших постов в государственной иерархии, как правило, начинали с того, что выставляли свои кандидатуры сначала на невысокие должности. Мероприятия по организации таких предвыборных кампаний часто обходились политикам в копеечку. Политики того времени из чисто конкурентных соображений обычно подкрепч* ляли такие мероприятия тем, что соблазняли народ специально на его потеху устраиваемыми увеселительными празд-; § ■нествами, проводившимися в те далекие времена под люби-i i мым всем народом девизом "хлеба и зрелищ!" В результате t этих празднеств их устроители оказывались перед риском          i

залезть в довольно крупные долги, что случалось довольно часто, но...

59

По мере дальнейшего расширения границ империи в ходи г следующих завоеваний чужих территорий крупные должностные лица, назначавшиеся на ответственные посты во вновь завоеванных провинциях, т. е. всякого рода местные правители, проконсулы или пропреторы, в этом случае получали возможность в нужный момент оплатить крупные долги, сделанные в ходе предвыборных кампаний наиболее перспективными, с их точки зрения, политиками, благодаря чему за счет такой своеобразной благодарности, а выражаясь более конкретно, за счет элементарного подкупа высших должностных лиц, они сами получали неограниченные возможности для своего личного обогащения. Так начала развиваться коррупция в Римской империи. В эпоху античности к такого рода злоупотреблениям должностных лиц относились с весьма завидным терпением - коррупция в тот период истории гРима была самым заурядным, повседневно встречавшимся явлением. Но случилось гак, что римские проконсулы, столь долго занимавшиеся самым беззастенчивым злоупотреблением властью почти в открытую, наконец-то вызвали справедливое возмущение общественности и как следствие прямое сопротивление на местах.

Когда государство оказывается в крайней опасности, то это, в первую очередь, должно означать, что ему нужен диктатор, обладающий ничем неограниченной самодержавной властью, способный вызволить страну из опасной ситуации. И такой диктатор вскоре был найден... Максимальный срок полномочий был установлен ему в пределах шести месяцев.

Однако при этом было желательно, чтобы диктатор, по возможности был в состоянии выполнить возложенные на него обязанности в самый кратчайший срок. Среди массы легенд, с той или иной степенью достоверности изложенных в них фактов, сыгравших в свое время немаловажную роль в идеологии Римской республики, лишь одна непосредственно относилась именно к такому диктатору. Его звали Цинцин-нат , и по легенде именно он в момент, когда его пригласили в Рим, с тем чтобы он занял там диктаторское кресло, как раз находился в поле и на своих быках вспахивал землю. Но страна его отцов попала в беду. Вопросов у него не было. Успешно справившись с возложенными на него необычными обязанностями, пахарь-диктатор снова вернулся на свое поле к своим быкам, и единственной наградой ему была благодарность его народа - большего ему не требовалось .

Легенда о Цинциннате сыграла значительную роль в истории развития западных стран более позднего периода, примером чему может служить следующий, исторически абсолютно достоверный факт: когда первый президент США Джордж Вашингтон (1732-1799 гг.) вместе со своими офице-

458–439 гг. до н. э. - диктатор; даты жизни неизвестны (прим. пер.).

По преданиям, Цинциннат был образцом скромности, доблести и верности

гражданскому долгу (прим. пер.).

60

рами после окончания Войны за независимость в Северной Америке (1775-1783 гг.) учредил орден Цинцинната, то этим он подчеркивал, что после спасения отечества все награжденные снова возвращаются к мирному труду.

Римский Сенат состоял преимущественно из бывших высокопоставленных государственных чиновников, которые и представляли собой основное ядро Сената или, другими словами, постоянно действующий орган государственной власти, игравший важнейшую роль в общественной жизни Римской республики и одновременно обеспечивавший гибкое сочетание богатого практического опыта с документирование подкреплявшей его высокой компетентностью в области военной, политической, административной и юридической практики. В административно-чиновничий корпус республиканского Рима входило также некоторое количество государственных чиновников более низкого ранга. Они играли гораздо менее значительную роль в государственной и общественной жизни Рима и в данном случае ими можно прене-: бречь и вместо этого коснуться введенной в Сенат в середине V в. до н. э. должности цензора со сроком действия полномочий в течение 18 месяцев. Первейшей обязанностью этого цензора был присмотр за формальным исполнением бывшими государственными чиновниками своих функций в Сенате. Благодаря этому цензоры могли осуществлять своего рода моральный контроль за процессом "рекрутирования" государственных чиновников в структуры Сената, и именно поэтому должность цензора пользовалась большим уважением и авторитетом. Начиная с середины III в. до н. э. появилась практика назначения на должность цензоров бывших консулов, которая со временем стала обычным явлением.

Римская аристократия, занявшая после крушения королевской власти господствующие высоты в государственном управлении Рима, предприняла попытку (за счет использования только что описанной нами выше системы распределения и балансирования государственной власти) одним приемом добиться установления хорошо функционирующего государственного механизма, с одной стороны, и обеспечения гарантии против возможного возрождения королевской власти - с другой. Этим устремлениям правящей аристократической верхушки Рима длительное время сопутствовал явный успех. Однако знатные римские дворяне старой закваски, клан которых постепенно пополнялся и разрастался за счет притока в его ряды разбогатевших представителей плебейского сословия, пока еще по-прежнему продолжали удерживать политическую власть в Риме: Так продолжалось вплоть до появления в Риме новой, еще более могущественной власти в лице Юлия Цезаря. Все их попытки улучшить положение римского крестьянства (особенно после того, как экономика оказалась похороненной из-за колоссального притока дешевой рабочей силы в виде рабов, доставлявшихся в

61

Рим из завоеванных им стран) были безжалостно сломлены силой новой власти.

Система в целом могла функционировать лишь до тех пор, пока солдаты сохраняли верность Римскому государству и аристократическо-республиканской конституции, но стоило только этой солдатской верности по каким-либо причинам перейти на сторону их военачальников, как тут же открывалась широкая дорога к военной диктатуре.

Если теперь подойти к проблеме с формальной точки зрения, то законодательная власть в Древнем Риме, без всякого сомнения, находилась в руках народа. И действительно, народные собрания, как одна из форм существования демократических государственных структур, впервые возникли в Риме еще на заре его истории, но уже тогда Рим мог похвастаться тремя видами таких народных представительств, из которых важнейшая роль отводилась так называемым цен-туриатным комициям (cotnitia centuriata), т. е. собраниям по центуриям, или сотням, которые, собственно говоря, уже с самого начала представляли собой структуры, отражавшие политическое волеизъявление всего общества. Такие структуры формировались из воинов и, следовательно, отождествлялись с частью всего войска. Такие центуриатные комиции периодически созывали собрания, на которых они избирали должностных лиц, принимали законы (leges), а также решали вопросы войны и мира. Однако небезынтересно отметить, что сама система голосования была организована настолько хитроумным способом, что реальная власть в конечном счете все равно оставалась в руках представителей правящей аристократии. Отличительной особенность этого правового института власти было то, что законы, принимавшиеся на таких народных собраниях, исходили как раз от того чиновника или тех чиновников, которые сами вырабатывали проекты законов. Однако в любом случае при принятии того или иного закона решающее слово оставалось за Сенатом, т. е. за актами Сената (senatus consultum). К сказанному нам остается лишь добавить, что важнейшие правовые реформы в период Римской республики, как правило, проводились не на основе законов, принимавшихся народными собраниями (центуриатными комициями), а на базе выверенной временем судебной практики, которая находилась под полным контролем правящей аристократической верхушки тогдашнего римского общества, осуществлявшимся за счет верховенства ее власти над судебной.

Несмотря на то, что в эпоху ожесточенной классовой борьбы плебеям все же удалось добиться введения в 494 г. до н. э. особой должности народного трибуна (tribunus plebis) для охраны их прав от посягательств со стороны патрициев, и фактического признания народного собрания (concilium plebis), решения которого квалифицировались как "постановления народа" (plebiscita) (здесь интересно сравнить значение этого

62

слова с его же значением в английском и французском языках, в которых оно переводится как "народное голосование"), как формы особого рода правового института, представлявшего интересы плебейского сословия и выступавшего в качестве законодательного органа, господство аристократической верхушки в древнем римском обществе по-прежнему оставалось незыблемым. Народным трибунам удалось добиться права наложения вето на решения отдельных чиновников и присутствия в Сенате; с течением времени они получат возможность прямого участия в его заседаниях и даже возможность созыва сенатских заседаний, включая и право веления переговоров, но это потом... А пока, ближе к концу второго столетия до н. э., Сенат использовал народных трибунов и их право вето скорее всего как средство для отзыва из Сената слишком уж самостоятельных и слишком преисполненных чувством собственной значимости чиновников. Когда (приблизительно в это же время) народные трибуны выступили в качестве оппозиционеров против властолюбия Сената и попытались демагогическими методами провести революционные преобразования в римском обществе, единство и баланс властных структур в республиканской системе распределения власти оказались взорванными, что в конечном счете вызвало гражданскую войну, в свою очередь, приведшую к гибели Римской республики.

Такие крупные политические вожди, как, например, Марий (около 157-86 гг. ло н. э.), Сулла (138-78 гг. до н. э.) и Цезарь (102/100-44 гг. до н. э.), которые как раз оказались современниками периода самодержавного расцвета Римской республики и которые благодаря своим полководческим дарованиям взмыли к самым вершинам политического Олимпа, по всей вероятности, прекрасно понимали, что гибель республики совершенно неизбежна и дни ее уже сочтены. На их глазах Рим превратился в могущественную империю, державшую под своим каблуком большую часть Средиземноморья. Существовавшая в тот период республиканская конституция вместе с выпестованной ею системой государственных чиновничьих структур, при сопоставлении ее с теми целями и задачами, которые выдвигались тогдашней государственной властью, должна была выглядеть слишком громоздкой и неэффективной с точки зрения возлагавшихся на нее функций. Но тем не менее мир идей, заложенных в республиканской конституции, все же не пал в забытье. Юлий Цезарь был убит республиканскими заговорщиками в знак доказательства того факта, что попирать закон об упразднении самодержавной королевской власти не дозволено никому, кем бы он ни был, а Цезарь как раз это и сделал, добившись пожизненных диктаторских полномочий, и по сути статуса монарха тем самым преступил этот закон, возлагавший на каждого гражданина Рима священный долг: убивать любого, осмелившегося сделать хоть малейшую попытку к восстановлению

:* ' ■ ■         ■                     * 63

монархии. Его приемному сыну Августу, пришедшему к власти в 31 г. до н. э., однако, удалось сделать более плавный и мягкий переход к достижению желанного единовластия. Первое, что он сделал - это сохранил все республиканские институты власти, а затем, "позволив" пожизненно избрать себя только на важнейшие государственные должности, а в Риме таковых было две, гражданская и военная, он тем самым сосредоточил в своих руках практически всю государтвенную власть. Далее он категорически отказался от предложенной ему законодательной власти. В действительности же его выступления (pratio principis) как первого лица в Сенате (princeps senatus) фактически имели решающее значение. Ослабление влияния народных собраний и их значимости в государственной и общественной жизни римских граждан нашло свое конкретное выражение, в частности, в том, что любой закон, как правило, появлялся на свет в виде постановления Сената (senatus consultum), следовательно, от его имени, хотя формально Сенат как минимум мог только лишь высказывать народному собранию свое мнение о том или ином законе. В некоторых случаях Август и его преемники л давали народному собранию разрешение на принятие особо л важных законов, однако такие шаги, вне всякого сомнения, ц носили чисто формальный характер.

ь Таким образом, Август, сосредоточив в своих руках огром-ж ную власть, став принцепсем (первым лицом в списке римс-с ких сенаторов), создал форму рабовладельческой монархии, » но при этом все же сохранил традиционные республиканские t учреждения, которые какое-то время продолжали еще сохра-1 нять черты прежних республиканских институтов, пока не утратили их вовсе. Решения Сената, принимавшиеся им в области законодательства, в конце концов превратились в пустую формальность. Отныне любой закон принимался или отклонялся не голосованием, а аккламацией (acclamatio), т. е. на основе одобрительных и угодливых высказываний типа: "каково бы ни было решение императора, все равно оно пойдет на благо государства." Центром государственной власти во всех отношениях стал сам император. В части, касавшейся формирования юридических норм, это означало, что любое решение, принимавшееся императором по административным делам, равно как и любое его решение в области права, все больше и больше стало использоваться в качестве основного источника права, т. е., если говорить по существу, то на равных с самим законодательством.

Римское государство как империя, созданная на базе города-государства Рим и на этой основе развивавшаяся в государственную систему с основным центром тяжести в области политики и экономики, население которой в подавляющем большинстве состояло из римских граждан, в период принципата превратилась в военную монархию эллинского типа. i После того как все без исключения жители Римской империи

64

в период правления императора Антониниана Каракалла (186-217 гг. н. э.) в соответствии с изданным в 212 г. "эдиктом Антониниана" получили римское гражданство, использовавшееся ранее название "город-государство" было упразднено, и этот статус утратил силу. Римское гражданство стало привилегией, и с точки зрения правового статуса оно имело большое значение. Обладавший статусом "гражданин Рима" ("Civis romanus sum") невольно вызывал к себе уважение и всегда мог рассчитывать на поддержку со стороны местных властей. Классической иллюстрацией того, какое значение имел этот правовой статус, может служить решение одного из судов в отношении двух преступников - Павла и Петра, приговоренных к смертной казни. Павел был римским гражданином и согласно законам Рима был убит мечом, а Петр, не обладавший этим статусом, был распят на кресте.

Одним из важнейших правовых различий между римскими гражданами и другими гражданами Римской империи, не обладавшими статусом "гражданин Рима", было то, что гражданское право (jus civile) распространялось исключительно только на римских граждан. Международное право (jus gentium) распространялось абсолютно на всех граждан империи, независимо от их статуса, т. е. фактически было общей для всех правовой нормой. Так же обстояло дело и с естественным правом (jus naturale), которое было создано на базе естественных проявлений личности. Гражданское право (jus civile) содержало особый закон, так называемый закон чести (jus honorarium), созданный эдиктами магистратов - крупными государственными сановниками Рима, в первую очередь, преторами.

В III в. на Римское государство обрушились большие несчастья как внутреннего, так и внешнего характера. Извне на его территорию вторглись соседние народы, разорившие и опустошившие огромные пространства. На империю обрушились и другие, более тяжелые по последствиям беды. Ее экономические ресурсы оказались подорванными и сильно ослабленными. По всей вероятности, это было результатом отрицательного влияния таких факторов, как, с одной стороны, разрушение окружающей среды, а с другой - недальновидная политика государственных и политических структур правящей элиты. Вследствие этого особенно трагично сказавшаяся на среднем классе римского общества до предела обременительная государственная налоговая политика и абсолютная бепомощность этой категории граждан хоть как-нибудь противостоять пагубному воздействию инфляции, в конце концов, и привели к полному разорению и опустошению нации в целом. К этому следует добавить еще и то немаловажное обстоятельство, также сыгравшее свою негативную роль в жизни нации, что в середине III в. римская армия, состоявшая из множества представителей самых различных этнических групп населения, в культурном отно-

3 Э. Аннерс                       65

шении имевших довольно низкий уровень, вдруг заняла господствующее положение в государстве, удовлетворив этим свои притязания на роль владычицы империи. Армия стала назначать или, наоборот, смещать своих императоров по своему усмотрению. Беспрестанные, то в одном, то в другом месте вспыхивавшие военные бунты, расползаясь вглубь и вширь, захватывая все новые и новые провинции, поглотили в своем чреве почти все необъятное пространство империи и привели, наконец, к падению государственных административных и правовых структур власти, тем самым расчистив путь новой форме государтвенного устройства: господству неограниченной монархии - доминату.

Переход к доминату в конце III в. характеризовался радикальным изменением государственного права. Так, если в период принципата император соблюдая предписанный ему его положением правовой статус государственной власти и в духе уважения относился к традициям Республики (ситуация, которая характеризовалась соблюдением конституции страны, прежде всего, высокопоставленными должностными лицами и, несомненно, первыми лицами в государстве, которые согласно конституции должны были относиться к законам своей страны с тем же уважением, с каким к ним относились и рядовые граждане), то в период домината император стал уже самодержцем, не связанным никакими законами (princeps legbus solutus est); его желание стало законом (quod principi placuit).

Для того, чтобы можно было раскрыть сущность развития возникшего в Римской империи процесса в части, касающейся римского законодательства в его государственно-правовом идеологическом аспекте, нам необходимо прежде всего несколько задержаться на самих идеологических предпосылках этого процесса, которые и подготовили дорогу для прихода домината. Эта государственная форма правления была прямым следствием того идеологического влияния, которое оказывалось на Рим Востоком. Влияние эллинистической культуры на Рим продолжалось в течение длительного периода времени. Особенно большое влияние на Рим в период заката принципата оказало новое персидское государство сасанидов. Государственная власть и государственное право в странах Ближнего Востока с незапамятных времен сохраняли религиозные представления о власти и праве, в частности, о божественном происхождении самодержавной власти. Повелитель в их представлениях был одновременно и богом и мирским господином над своими подданными. Почти сразу, как только восточные провинции Рима были завоеваны пришельцами с Востока, римские политические и военные деятели тут же соприкоснулись с их взглядами на право и власть, что, безусловно, оказало большое политическое влияние в этих районах. Одним из наглядных примеров того, как сами римляне нуждались в насаждении у себя

66

подобных религиозных представлений о власти, может служить ожесточенная борьба за власть, вспыхнувшая между римским императором Октавианом Августом и римским полководцем Антонием (83-30 гг. до н. э.). Октавиан в своих многочисленных выступлениях неоднократно и усердно акцентировал внимание своих слушателей на том, что его пост уготован ему как сыну богоподобного Цезаря, на что Антоний, в свою очередь, парировал ему тем, что он, т. е. Антоний, введет ритуал возвеличивания бога Диониса. Люди, которые в странах Востока заявляли о своих притязаниях на трон властелина мира, должны быть или самими богами, или как минимум сынами богов. Но Август, а в дальнейшем почти все его преемники, в эпоху существования принципата или отказывались или даже вовсе избегали своего возвеличивания до уровня богов, по крайней мере в самом Риме, и никому не разрешали преклоняться перед ними. При существовавших у римлян той эпохи убеждениях такое преклонение рассматривалось бы ими как кощунство по отношению к богам. Но зато в отдаленных провинциях (само собой разумеется, что речь идет о провинциях, расположенных в восточных районах империи) претенденты на свое божественное происхождение, конечно же, позволяли своим подданным преклоняться перед ними как избранниками бога. По представлениям той далекой эпохи такие избранники бога после своей смерти попадали в общество богов, предварител- .но пройдя обряд обожествления (consecratio), если, конечно, боги давали знак о таком своем желании. И только лишь римские императоры Калигула (12 г. до н. э. - ? г. н. э.) и Домициан (51-96 гг. н. э.) рискнули принять типичный для восточных представлений императорский титул царя и бога (dominus et deus).

Особенно сильное влияние Востока на эпоху принципата происходило в последний период существования этого строя. Основной центр тяжести Римского государства - экономический, политический, военный - переместился к Востоку. Рим, до этого игравший ведущую роль среди остальных городов Римской империи, в этот период опустился до уровня провинциального города, а столь ценившиеся ранее взгляды и суждения граждан Рима и римские институты утратили былой авторитет и прежнее значение. Императоры и крупные политические и государственные деятели, теперь уже все в большей степени начавшие представлять различные провинции, попали под сильное влияние восточной государственно-правовой конституционной системы.

Переход к неограниченной монархии, доминату, формально был ознаменован тем, что римский император Аврелиан (214/215-275 гг. н. э.) принял титул "царя и бога" и диадему - восточный символ царского достоинства. Во время правления иператора Диоклетиана римская государственная система постепенно, но последовательно осваивала новый вид судебной власти - самодержавный суд, который и был со

з*                     i 67

временем узаконен еще при Диоклетиане. С этого момента император уже перестал быть первым гражданином своего государства, отныне он - бог, раз и навсегда, владыка, обладающий абсолютной властью нал своими подданными, ставшими отныне всего-навсего лишь объектами для приложения его властолюбивых устремлений, божественного гнева и, конечно же, забот. Этот феномен безусловно сыграл большую роль в тех границах, в пределах которых император мог оказывать свое влияние на римское законодательство. Он обеспечил устаревшим и уже ослабевшим в традиционном духе Республики выдержанным правовым структурам или, другими словами, законодательству, возможность ухода со сцены естественным путем, сохранив лишь некоторые отдельные термины. Ораторские приемы, которыми пользовался Диоклетиан в своих выступлениях, так называемых "речах императора" (oratio principis), перевоплощавшихся потом в решения самого Сената, стали позже рассматриваться в качестве публичных актов. Император милостиво разрешал кому-либо из своих сановных чиновников зачитать в Сенате составленный им текст закона, который после этого должен был восприниматься гражданами как выражение его императорской, личной воли, обязывавшей подданных к беспрекословному ее подчинению. Сенат принимал свое решение без всякого соблюдения необходимых для этого формальностей, а руководствуясь - как об этом уже упоминалось ранее -принципом аккламации, т. е. без голосования при выраженном одобрении, основываясь на одном лишь императорском желании и раболепных оценках сенаторов о необходимости принятия такого закона как ахта, способствующего всеобщему благу Империи. Подмена открытого голосования в Сенате покорностью в форме аккламации дает нам ясное представление о том, каким именно образом могущественный ранее Сенат утратил свое былое значение как в качестве основного носителя государственной и политической власти, так и в качестве законодательного органа страны. Все обнародованные Сенатом законы получили название "leges edictales" (эдикт законов) - последний оставшийся "в живых" терминологический рудимент "ius edicendi" (предписание) республиканских магистратов.

Процесс преобразования императорской законодательной власти, происходивший путем перехода к доминату, можно наглядно проиллюстрировать на примере двух переработанных фрагментов книги законов императора Восточной Римской империи Юстиниана (482/483-565 гг. н. э.), известной как Corpus Juris Civilis (Кодификация Юстиниана) от 529-534 гг. н. э. В первом фрагменте юридических сборников (Дигесты 1.3.31) римский правовед Домиций Ульпиан (170-228 гг. н. э.), в частности, говорит: "Princeps legibus solutus est" - "Господин свободен от законов". Из заголовка этого фрагмента, равно как и из его содержания, следует, что Ульпиан на самом деле

68

высказывался об уклонении господина только от одного определенного закона (lex Papia), уклонении, которое предоставлялось императору самим Сенатом. Как и любой гражданин, император был обязан подчиняться законам своей страны и мог освобождаться от этой обязанности только лишь на основании соответствующей правовой нормы, устанавливаемой Сенатом (lege aliquem solvere). Ульпиан в своей 13-й книге adlegem Juiam et Papiam писал буквально следующее: "Princeps lege (sc. Papia) solutus est", а именно: император мог освобождаться от тех ограничений в праве наследования, которые были введены императором Августом для неженатых и бездетных граждан. Компиляторы путем использования выдержек из других правовых источников придали этому замечанию (об определенном исключительном положении императора в области права наследования) характер правовой основы весьма простым, но искусным способом, всего лишь заменив слово "lege" на слово "legibus", т. е. "закон" на "законодательство".

Еще более интересной оказалась проведенная в постклассический период переработка второго фрагмента, которая позволила Ульпиану высказаться в Дигесте 1.4.1 в следующем духе: "То, что сказал император, имеет силу закона, в то время как народ через императорский закон, данный ему, народу, по отношению к его власти, передает всю эту власть и господство над собой императору и для императора. Таким образом, с этого момента все распоряжения и постановления императора или изданные им эдикты, безукоснительно должны рассматриваться в качестве его законов: это и есть то, что мы обычно называем конституциями". Современные исследования, произведенные путем интерполяции, позволили реконструировать приведенный только что классический текст в следующую формулу: "То, что сказал император, имеет силу закона, в то время как народ - через закон, данный ему в отношении его власти, передает эту власть императору". Ульпиан в этом фрагменте на самом деле только лишь оправдывал факт насильственной привязки императорских декретов и предписаний к тем законам империи (lex de imperio), благодаря которым император обретал власть, уготованную ему государственным правовым статусом Августа. Постклассическая переработка фрагмента придала этому высказыванию совершенно иное, более широкое толкование его содержания, которое проливает свет на то, насколько же далеко власти Рима в период домината отошли от еще сохранявшихся во времена принципата основных взглядов на законодательство. Во фрагментах юридических сборников (Дигестах) такая насильственная связь императорских декретов и предписаний с законами империи (lex de imperio) подтверждается соответствующей мотивировкой, согласно которой любое волеизъявление императора обретает силу закона. Воля и желание императора

69

отныне должны восприниматься гражданами как непреложный закон. Основанием для этого служит тот из законов империи (lex de impend), в соответствии с которым народ делегирует императору всю свою власть. Такая переработка фрагмента, кроме всего прочего, фактически означала, что законы империи (lex de impend) стали ни чем иным, как законами императорской власти (lex regia) и тем самым привязывались к куриатным законам (lex curiatd) времен королевской власти, при которой куриатные комиции (comitia curiatd) отдали империю во власть короля. Таким образом, круг, в котором шло настойчивое протаскивание взглядов и методов римской государственно-правовой системы времен процветания королевской власти, замкнулся - республиканские традиции оказались вытесненными на задворки.

Провозглашенные Ульпианом во втором фрагменте "lex regia" (законы императорской власти) очень скоро послужили базой для дальнейшего укрепления положения императора как основного законодателя империи. В византийскую эпоху учреждение законов императорской власти использовалось в качестве утверждения того мнения, что власть римского народа окончательно и бесповоротно передается в руки императора на основании закона. В Кодексе 1.17.7 это звучит следующим образом: "lege antiqa, quae regia nuncubatur omne ius omnisque potestas populi Romani in imperatoriam tanslata sunt potestatem" ("Согласно старому закону, который назывался законом короля, право и власть всего римского народа теперь передаются в руки императорской власти".) Неограниченное право императора на исполнение им законодательных функций - особенно после того, как христианство обрело статус государственной религии - получило к тому же еще и религиозное обоснование. Однако после ряда побед, одержанных христианством, статус императора как личности, наделенной божественной волей, разумеется, должен был поколебаться. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого на свет появилась новая мистификация, другими словами, был создан новый миф - миф, формировавший у граждан представление о некой, самим Богом ниспосланной милости, а именно представление о том, что в лице императора сам Бог послал людям владыку, личность которого являет собой одушевленный закон (lex animata). Это утверждение весьма напоминает нам одно замечание Аристотеля: "Личность властителя - суть олицетворение самого закона".

Неограниченная власть византийского императора, а вместе с ней и право установления законов, исходившие из его личного волеизъявления, имели, следовательно, двойственные корни. С одной стороны, император именем Бога наделялся властью, которая давала ему возможность управлять своим народом. С другой стороны, сам народ в соответствии с законом об императорской власти (lex regia) раз и навсегда передавал свою власть и свой суверенитет в руки импе-

70

ратора. Как уже хорошо известно, оба эти фактора сыграли значительную роль в государственно-правовых взглядах более позднего периода истории. Представления о добровольной передаче самим народом всей власти верховному властелину позже будут весьма широко дебатироваться при обсуждении государственно-правовых вопросов в период Средневековья. Представления о божественном начале императорской власти, ниспосланной от самого Бога, еще долгое время будут украшать государственное право многих европейских государств.

ПРОЦЕССУАЛЬНОЕ И ЧАСТНОЕ ПРАВО

Данная нами рубрика "Процессуальное и частное право", безусловно, противоречит принятой в наше время правовой систематике. Мы рассматриваем всякий гражданский процесс в качестве определенного конфликта между правовыми притязаниями, которые в своей основе прежде всего опираются на право. Когда, например, землевладелец в споре с каким-либо гражданином заявляет, что этот гражданин имеет ограниченное право на использование недвижимого имущества, например, право на прокладку дороги на земле ее владельца или перекрытие дороги (так называемое серви-тутное право), проходящей по земле владельца, он, естественно, предъявляет свое право владельца, встречая при этом претензию противной стороны, выраженную в форме серви-тутного права. Юридически такая правовая система по чисто практическим причинам приводит к необходимости обращения сторон к законодательству, с помощью которого в разделе о праве владения и соответствующем разделе серви-тутного права они могут выяснить все вопросы по взаимным претензиям и уточнить их по систематизированному тексту закона.

В примирительном праве первобытного общества периода родового строя первоначально вообще не существовало совершенно никаких представлений о таких правовых возможностях. В таком обществе существовала возможность решения спорных вопросов только на основании причин возникновения фактических конфликтных ситуаций, которые могли привести к юридическому требованию компенсации за нанесенный ущерб, например, компенсации в форме наказания, штрафа, или в виде последующей материальной компенсации.

Поэтому нам становится совершенно ясным тот факт, что при появлении более развитой юридической техники за исходную точку по-прежнему брался фактический конфликт как таковой. Все претензии истца должны были проверяться в рамках той именно конфликтной ситуации, которая имела место между истцом и ответчиком. Материальное право соз-

71

давалось за счет того, что определенным требованиям со стороны растущей и развивающейся государственной власти - по-прежнему в рамках определенной конфликтной ситуации - придавались правовые санкции. На этих стадиях развития права нормы материального права находятся поэтому в пределах тех процессов, которые развиваются и имеют место в различных конфликтных ситуациях. Такую систему обычно называют системой процессуального типа или, иначе, обвинительной системой, в отличие от правовой системы. Причина этого кроется в том, что в более позднем римском частном праве различные типы процессов - так же как и в английском "common law" (обычном праве) в период Позднего средневековья - называли actiones и соответственно actions . Терминология эта так и осталась в употреблении и в будущем, так как она стала обычной и привычной для мировой судебной практики.

Следует также отметить тот факт, что даже в системе обвинения имеются некоторые основные представления о правах как основе деяния. Но эти представления развиты слишком слабо и поэтому нам приходится довольствоваться только некоторыми из них. Решающее отличие правовой техники от техники обвинения заключается, в частности, в том, что в правовой системе при представлении соответствующих доказательств своего права всегда можно выступить в защиту своих претензий, в то время как в обвинительной системе это можно делать только в том случае, если в рамках правовых норм окажется формулировка такого деяния, которое как раз и будет предусматривать данную конкретную конфликтную ситуацию. Если же в правовых нормах упоминание о таком деянии в рассматриваемой конфликтной ситуации будет отсутствовать, то в этом случае любые претензии оставляются судом без рассмотрения.

Второе отличие правовой техники от техники обвинения заключается в том, что правовая система, правовые нормы которой записаны в текстах законов, оказалась более наглядной и вместе с тем более приемлемой для применения в судебной практике, нежели система обвинения. Но, между тем, необходимо обратить внимание на то, что создание новых норм материального права происходит, как правило, в более замедленном темпе по сравнению с системой обвинения. В особенности это относится к случаям, когда тексты законов должны подвергаться кодификации, с тем чтобы их можно было приспособить ко всей системе правовых норм. В ходе формирования системы кодификации очень часто в поле интересов юристов попадает множество важнейших политических и экономических проблем, вызывающих иногда спорные ситуации. Достижение необходимых компромиссов в политической борьбе за власть, в которой кодифика-

"Деяние" и соответственно обвинение, иск, судебный процесс {прим. пер.).

'':'-. .■■'"■•          72                    '              '

ция, как правило, играет лалеко не последнюю роль, обычно отнимает много времени. Таким образом, возникает ситуация, в которой проведение кодификации в большом объеме часто отстает от фактических потребностей развития общества.

Обвинительная система подготавливает огромную массу возможностей для быстрого и гибкого приспособления развивающегося права к требованиям общества. Создание нового обвинения или модифицирование уже существующего, а также создание нового материального права, как правило, не обеспечивают достижение той силы воздействия на тот или иной правовой институт, какой обладает законодательство. Новые нормы материального права касаются только какой-то определенной конфликтной ситуации и при этом лишь в порядке исключения затрагивают политические и экономические интересы отдельных групп граждан и то лишь в той мере, в какой это могло бы побудить их к более эффективному выполнению долга и своих служебных обязанностей.

Римское право уже с незапамятных времен пользуется во всем юридическом мире огромным уважением как право, с юридической точки зрения занимающее самое высокое положение по уровню своих правовых норм в течение всей истории цивилизации и продолжающее сохранять этот уровень вплоть до сегодняшнего дня. Одна из наиболее важных и, возможно, даже решающих причин такого высокого юридико-технического уровня римского права кроется в том, что римляне просто-напросто гениально догадались о самой методике использования тех преимуществ при формировании права, которые были заложены в обвинительной системе и связаны с ней. Организационные предпосылки к этому уже имелись в самой особенности республиканской государственной формы правления с ее конституционно-правовой структурой самого корпуса государственных чиновников.

Исходным пунктом этой системы явился Закон двенадцати таблиц, появившийся, по-видимому, в 451-450 гг. до н. э., который можно рассматривать в качестве одного из звеньев в общей цепи классовой борьбы в Риме между патрициями и плебеями. Этот закон был предназначен прежде всего для того, чтобы как можно полнее объединить и свести в одно целое те правовые нормы, которые смогли бы иметь силу по отношению к любому гражданину Римской империи. Такой закон в соответствии с римскими традициями должен был защитить плебеев в правовом отношении от произвола патрициев в судебном порядке. Он полностью отвечал требованиям своего времени в необходимости создания правовых норм в тогда еще примитивном крестьянском обществе, и в ту эпоху характеризовался особой жестокостью экзекуционного права, такого, как, например, в Афинах еще до императора Солона. Само собой разумеется, что коммерческое право и главным образом обязательственное право

73

были очень несовершенны и стояли на исключительно низком уровне развития. В Законе двенадцати таблиц встречаются как некоторые простые правовые понятия, представлявшие собой фундамент для создания будущей обвинительной правовой системы, так и такие типы процессуального права, которые постепенно подготовили почву для будущего применения обвинительных правовых методов, в свою очередь, обеспечившие создание структуры новых материальных правовых норм.

Наиболее древняя процессуальная формула - "legis actio per sacramentum" - получила свое название, по всей вероятности, потому, что она основывалась на денежном залоге, вносившемся в соответствии с гражданским процессом обеими сторонами. По этой формуле обе участвовавшие в гражданском процессе стороны должны были внести определенный процент денежной суммы в один из священных храмов в зависимости от стоимости объекта спора. Тот, кто проигрывал процесс, проигрывал и возможность апелляции, а вместе с этим и внесенный залог. В уголовном процессе вместо денежного залога, видимо, использовалась торжественная клятва.

Во время процесса обе стороны должны были выступить перед судьей (но первоначально в роли судьи выступал священник, а позже - претор) и произнести несколько традиционных в этих случаях фраз, отличавшихся исключительно строго выдержанным формализмом. После этого они давали обязательство предстать перед судьей или - в некоторых случаях - перед коллегиальным судом, который и решал спор сторон. Сам характер процесса отличался особенностью, из которой следовал важный вывод о том, что если истец требовал слишком многого (plus petitio), то он в этом случае проигрывал весь процесс. Этот legis actio" развился позже в "legis actio per condictionem", т. е. в соответствии с этим законом процедура договоренности между противными сторонами упрощалась и ускорялась за счет того, что договаривающиеся стороны могли предложить одна другой клятву в достоверности выдвинутых одной стороной утверждений или, наоборот, в несостоятельности утверждений другой стороны, в результате чего одна из сторон или выигрывала, или проигрывала процесс.

Другой, более поздний по времени тип судебного разбирательства назывался "legis actio per judicis arbitrive postulationem", т. е. в процессе этого типа использовался третейский судья. В отличие от более раннего гражданского процесса, который мог применяться только в том случае, если истец мог подтвердить свои претензии по отношению к определенным притязаниям ответчика, этот более поздний процесс включал возможность сторон потребовать участия в процессе третейского судьи (arbiter), который мог разрешить спор сторон по' некоторым общим для них вопросам, например, спор о раз-

74

деле наследства или спор об определении границ земельных участков.

Как нам представляется, сфера применения такого типа процессов имела ограниченный характер, а само практическое использование их было ограничено еще в большей степени, поскольку стороны в соответствии с законом "legis actio per sacramentum" были весьма жестко связаны с ритуальными формулами процесса и их тесной привязкой к тексту закона. Лаже самая малейшая неточность в высказывании приводил^ к проигрышу всего процесса. Римский ученый-правовед Гай в свое время рассказал об одном случае из своей юридической практики о некоем гражданине, который, выступая на судебном процессе в качестве истца, потребовал от ответчика компенсации за нанесенный ему материальный ущерб, выразившийся в порче нескольких виноградных кустов, но допустил при этом ошибку: вместо "de arboribus sigpisis" (срубил деревья) сказал "de vitibus succisis" (срубил кусты) и в результате процесс был им проигран.

В период III в. до н. э., т. е. уже после появления Законов двенадцати таблиц, римское право подвергалось дальнейшему совершенствованию прежде всего за счет толкования текстов законов (interpretatio), а также и за счет создания на базе этих законов наиболее экономичного и компактного законодательства, удобного для использования в народных собраниях. Толкование законов было одной из ревниво охраняемых римским духовенством привилегий. Одним из наиболее известных примеров такого толкования, видимо, может служить использование одной из норм закона, в которой, в частности, говорится о том, что если глава римского семейства (т. е. отец) трижды продавал своего сына в рабство, на что он имел право в силу своей отцовской власти (patria potestas), то в этом случае сын становился свободным, т. е. он мог больше уже не подчиняться отцовской власти. С точки зрения формального использования на практике, эта норма, после трехкратной продажи отцами своих сыновей, вообще говоря, давала духовенству возможность освобождать проданных в рабство сыновей от отцовской власти в любой момент, когда это было желательно.

Самой природой вещей уже было предопределено, что подобного рода толкование норм законов не могло способствовать масштабному обновлению римского права и, таким образом, становилось тормозом на пути к такому обновлению, так как римское государство в IV-III вв. до н. э. уже начало превращаться в крупную державу всего района Средиземноморья с высокоразвитой торговлей и мореплаванием. У римского общества возникли новые потребности, и старое крестьянское право уже не могло их удовлетворить.

Правовед времен Антонина Пия и Марка Аврелия (II в до н. э.)-Автор, видимо, допустил неточность: слова деревья" и "кусты" следует поменять местами {прим. пер.).

Примечательным свидетельством прочной привязанности древних римлян к обвинительной технике римского права, применение которого превосходно вписывалось в форму государственного устройства Римской республики, является то, что развитие правовых норм к самому началу принципата привело к возникновению так называемого "формулярного" процесса. Характерной особенностью такого процесса было то, что протокол велся чиновником, который вносил в него все данные по существу спорных вопросов сторон в целях дальнейшей проверки и который не был связан с формальной стороной процесса. Обе конфликтующие стороны могли в свободной форме излагать чиновнику сущность возникшего конфликта, после чего чиновник - со временем эту должность стал исполнять претор - мог сообщить им о том, что их дело будет рассмотрено судом и по нему будут приняты соответствующие меры. При этом он мог опираться непосредственно на действовавшее в тот период гражданское право (jus civile), охватывавшее Законы двенадцати таблиц, а позже и Законы народного собрания. Такого рода юридические процедуры назывались "actiones in jus conceptae", т. е. процедурами, основанными на гражданском праве. Далее, в силу той власти, которая по занимаемой чиновником должности (imperium) соответствовала власти претора, он давал соответствующее распоряжение судье (judex) или суду о том, чтобы тот, в случае подтверждения какого-либо одного или нескольких конкретных фактов предоставил истцу возможность выступить в суде со своим обвинением в адрес ответчика {actiones in factum - выступление по фактам). При применении этой судебной процедуры (actiones in factum) претор, следовательно, создавал прецедент нового материального права. Вполне возможно допустить, что необходимость в появлении новых юридических процедур стала актуальной прежде всего в области тех спорных конфликтных ситуаций, которые возникали вследствие бесформенно составлявшихся торговых сделок, договоров о найме служащих и рабочей силы, коммерческих соглашений между группами граждан и т. д. Возникавшие в подобного рода ситуациях претензии сторон в области договорных обязательств (если таковые предварительно не были соответствующим образом оформлены на основе специального, формального, правового акта (rUtshandling)) рассматривались как недействительные с точки зрения системы обвинительного права (legisaktionsprocess). Однако в III в. до н. э. преторы начали вводить на базе уже накопленного ими опыта ведения дел по бесформенно составлявшимся договорным обязательствам новые процессуальные формулы, которые предписывали судьям (или судам) вести разбирательство в основном не на строгом соблюдении рамок гражданского права (jus civile), а в соответствии с ex fide

"Formularprocessen" (шв.).

76

bona, т. е. согласно тем требованиям соблюдения верности договорным обязательствам, которые отвечали бы принципам справедливости и законности. Этот тип процессуальной формулы (judicia bonae fidei) предоставлял юристам значительно большую степень свободы и одновременно с этим обеспечивал возможность признания уже внедренного в практику международной торговли традиционного права в области специального обязательственного и морского права. Благодаря этому была обеспечена полная возможность введения в правовые нормы римского права уже действовавшего в этих областях нового эллинистического права. Для того чтобы можно было отличить эти процессуальные формулы (judicia bonae fidei), безусловно, обеспечивавшие юристам значительно большую свободу действий от тех, в рамках которых им приходилось строго придерживаться предписанных в формуле директив, последние получили название "actiones stricti juris".

Для того чтобы понять, насколько эффективна была эта юридическая формула в действии в качестве метода формирования права, необходимо принять во внимание тот факт, что не только истец, но также и ответчик в принципе имели право ознакомиться со своими утверждениями, внесенными в протокол. Этот протокол, наряду с предписанием суда, содержал также и указание претора в адрес судьи, в котором судье вменялось в обязанность проверить суть дела: действительно ли оно обстояло так, как это было изложено и зафиксировано в протоколе (формуле) или нет.

В соответствии с существовавшей тогда юридической практикой (она была введена претором) первый этап дела завершался процедурой litis contestatio (передачей дела на судебное разбирательство непосредственно в суд). Практически это означало, что претор передавал сторонам формулу, в которой по существовавшей тогда определенной схеме давались соответствующие уточнения спорного вопроса. Эта формула была разбита на две, максимум четыре отдельные части:

1) intentio (иск);

2) condemnatio (решение суда);

3) demonstratio (уточнение притязаний, представленных в intentio);

4)  adiudicatio (полномочия суда в праве на раздел оспариваемой собственности).

Все четыре части формулы, как мы увидим позже, были совершенно не обязательны. Обязательной была лишь первая часть формулы, т. е. intentio (иск), и когда формула состояла только из этой части, то вопрос касался лишь утвердительного выступления истца (actiones praeiudiciales).

Формула начиналась с имени назначенного судьи и выглядела следующим образом:

Судьей назначен Титий.            „.,».

77

1) intentio: если признано, что NN должен уплатить АА 10 000 сестерций, то:

2) condemnatio: если это так, то ты должен присудить NN выплатить АА 10 000 сестерций; если это не так, то ты должен освободить его от выплаты денег;

3) demonstratio: эта часть использовалась только в том случае, когда intentio нуждалось в дополнениях. Дополения могли касаться уточнения притязаний, если оно выражалось в форме quidquid (нечто), или они могли также использоваться в demonstratio для описания правовой сделки, из-за которой и возник спор. Так как АА продал своего раба NN.

4) adiudicatio: эта часть давала судье право присуждать одной из сторон либо все оспариваемое имущество,

:,      либо часть его. Это могло относиться, например, или к

тяжбе за наследство, или к спору о праве совместного ;      владения собственностью. Сколько должно быть

присуждено, столько судья и должен присудить.

Кроме описанного выше содержания формулы, ответчик, если он того потребовал, мог получить вводимое после intentio (иск) так называемое exeptio (возражение). Однако, если он желал только лишь оспорить иск, то соблюдение exeptio было необязательным. Смысл и цель exeptio заключались в том, чтобы ответчик, несмотря на то, что даже если у него и не было никаких намерений оспаривать правильность утверждений истца, приведенных им в intentio (иске), все равно имел возможность привести причины (если таковые у него были) своего несогласия с выступлением истца, например, в связи с тем обстоятельством, что такое согласие с его, ответчика, стороны означало бы выступление против закона и справедливости (bona fides), или, например, в связи с тем, что заключенный сторонами договор содержал в себе нечто такое, что исключало возможность такого согласия со стороны ответчика. Таким образом, exeptio (возражение) в соответствии с формулой можно сформулировать следующим образом:

если между АА и NN не было договоренности о том, чтобы не взыскивать этих денег.

Против такого exeptio (возражения) истец, а он обладал этим правом, мог выставить свое возражение, а именно: repli-catio (ответное возражение, ргплика), оспаривавшее или отменявшее первое exeptio (возражение) ответчика. Возможности конфликтующих сторон этим не исчерпывались, а напротив, набирали новые обороты. Следующим ходом был ход ответчика, выраженный в форме duplicatio (вторичное возражение). Не оставаясь в долгу, истец парировал оппоненту своим tripli-catio (отводом, или трипликацией) и так далее, в том же духе.

Как правило, такая "разборка" прекращалась уже на третьем раунде (triplicatio), когда претор обычно прибегал к использованию duplicatio (вторичного возражения) ответчика

78

или к triplicatio doli, другими словами, к утверждению или возражению, заключавшемуся в том, что претор обвинял одну из спорящих сторон, что она во время процесса умышленно прибегала к коварству (обману, лукавству) (dolus - коварство, обман). В таких глубоких по сложности ситуациях, имевших отношение к соблюдению различного рода долговых обязательств, как нам кажется, вполне можно допустить, что обе стороны детально и обстоятельно знали положение дел и хорошо в них разбирались. И именно поэтому использование редкой в судебной практике формул! i exeptio в actiones in factum не являлось необходимостью. Претор превосходно разбирался в этих юридических формулах и всегда определенно знал, что такое правовой фактор и каковы его правовые последствия. К сожалению, мы не располагаем достаточной возможностью для более подробного описания выдвигаемых конфликтующими сторонами взаимных притязаний.

В качестве одного из примеров того, как именно претор мог создавать новые материальные правовые нормы, используя при этом различные юридические формулы и личную власть (impedrium), можно, в частности, назвать такой тип юридической формулы, как actiones fictitiae (фиктивные действия). При использовании этой юридической формулы претор давал распоряжение подчиненному ему юристу отправлять правосудие таким образом, как будто бы оно осуществлялось в соответствии с якобы предусмотренным в jus civile (гражданском праве) специальным правовым актом, хотя на самом деле ничего подобного в гражданском праве не было. Такие действия играли весьма значительную роль, в частности, в том, чтобы, с одной стороны, дать возможность правовой защиты тем лицам, которые приобрели собственность неправедным путем, в обход существовавших тогда жестких формальных правил гражданского права (jus civile), а с другой стороны, обеспечить дальнейшее совершенствование наследственного права. Во втором случае продолжительное время действовала правовая норма, в соответствии с которой сын считался защищенным таким наследственным правом до тех пор, пока он находился во власти отца (patria potestas). Но как только он освобождался от отцовской власти, то в соответствии с упомянутой правовой нормой формально он освобождался {emancipatio) и от защитного действия этой нормы и, таким образом, утрачивал право на отцовское наследство. Со временем такое положение стало выглядеть нелепым и поэтому претор ввел новую формулу (formula fictitia), получившую название "фиктивная формула", в соответствии с которой судья обретал право рассматривать претензии освободившегося от отцовского диктата "эмансипированного" сына на отцовское наследство таким образом, как будто бы ходатай по-прежнему находился под властью отца (patria potestas). Благодаря использованию такого юриди-ко-технического метода, претор постепенно изменил весь

С 79

порядок римской правовой системы в области наследственного права.

Во власти претора, наконец, была возможность отказать истцу в выдаче ему соответствующего правового документа (акта), если он, претор, считал, что требования истца не подпадали под действие какого-либо из уже созданных правовых актов, но разрабатывать специально для этого новый правовой акт он, претор, не хотел.

Все эти полномочия обеспечивали претору и его коллегам такого же ранга возможность получения должности претора по иностранным спорам (praetor peregrinus), которая была введена в 367 г. до н. э. При ее исполнении претор обретал право разбирать правовые споры между иностранными гражданами. Эта должность, кроме всего прочего, значительно укрепляла положение преторов как представителей юридического органа, участвовавших в дальнейшем совершенствовании римской правовой системы. Можно с полным основанием сказать, что преторам в таком случае позволялось работать в качестве законодателей в рамках процессуальной техники. Характерным для этого новшества было то, что предоставление преторам полномочий для формирования права наряду с формированием гражданского права (jus civile) сыграло большую роль и в создании особого правового источника - источника формирования так называемого закона чести (jus honorarium).

Довольно длительное время старые процессуальные формулы обвинительного права и новые процессуальные формулы так называемого "формулярного" права шли бок о бок. Но, в конце концов, устаревшие процессуальные формулы были вытеснены новыми: сначала частично законом Аэбутиа (lex Aebutia), что произошло, по всей вероятности, в 1000 г. до н. э., а затем, уже окончательно, широкой реформой процессуального права, проведенной основателем принципата императором Августом в 17 г. до н. э., известной под названием "lex Julia judiciorum privatorum".

Тот факт, что претор смог обрести такое прочное положение в юридической иерархии, по всей вероятности, зависел от того, что назначавшийся ему срок служебных полномочий составлял только один год. Каждый претор при вступлении в должность обязан был издать особый эдикт, который заносился им на деревянную дощечку, называвшуюся "преторс-ким альбумом" (Album), в котором были записаны все те мероприятия и особые условия (exeptiones), которые он намеревался воплотить в жизнь за время своего преторства. Эдикт оглашался на собрании Римского Форума. Таким образом, система обвинительного права становилась предметом ежегодного контроля со стороны юридических властей. Вновь назначенный на должность претор, как правило, использовал эдикт предшественника, беря его за основу создания своего собственного, в результате чего в римском праве постепенно

80

появилась на свет выдающаяся формулярная система права (edictum tralaticium), усовершенствованная на базе предшествующих эдиктов. После того как потребность в дальнейшей радикальной модернизации старого права землевладения утратила свою актуальность, прекратилось и дальнейшее совершенствование такой правовой нормы, как закон чести (jus honorarium - закон служебного долга). В 130 г. н. э. один из выдающихся юристов Древнего мира Сальвий Юлиан переработал вариант эдикта в качестве закона императора Адриана (117-138 гг. н. э.), названного "edictum perpetuum", т. е. постоянно действующим эдиктом.

Тот факт, что преторский эдикт был поднят до статуса постоянно действующего закона, вовсе не означал изменения самого характера "формулярного" процесса. Во время так называемого классического периода развития римского права, т. е. периода с третьего по второе столетие до н. э., эта формулярная модель права продолжала по-прежнему действовать в рамках развитой претором и окончательно сформированной Сальвием Юлианом правовой системы "actiones" и "exceptiones", а также и в рамках строгого разделения судебного процесса на два отдельных момента, выполнявшегося на основе обвинительного права, а именно: процесса перед претором (называвшегося юридическим) и процесса перед судьей (называвшегося "in judicio", или "apud judicem"). Однако наряду с типичной формулярной системой постепенно набирал силу и другой юридический метод, который в конечном счете оттеснил формулярную систему и как результат привел к ее упра зднению.

Уже в самой начальной стадии развития формулярной системы возник специфический юридический метод, называвшийся "cognito extraordinaria", в соответствии с которым претор лично брал на себя рассмотрение дела "in judicio", т. е. перед судьей (praetor ipse cognoscii). Таким образом, оба эти процессуальных момента сливались в один общий процесс. Этот метод был основан на власти (imperium) претора, которая давала ему право на самостоятельное ведение судебного процесса. Однако, следует заметить, что этот метод применялся довольно редко. Разделение единого процесса на две части, из которых вторая реализовалась не представителями властных структур, а частным порядком, одной из сторон, нанимавшейся судьей (или в некоторых случаях коллегиальным судом), рассматривалось в качестве гарантии против возможного злоупотребления властью со стороны обладавших ею должностных лиц. Далее, в соответствии с действовавшей в ту эпоху старой римской конституцией личные споры между гражданами как таковые вообще не имели никакого отношения к государственной власти. С воцарением принципата ситуация изменилась. Посаженный этим строем в самодержавное кресло император-монарх (принцепс) рассматривал правосудие как некий, непосредственно на него лично возло-

81

женный долг, и с этого момента разделение судебного процесса на две части стало непрактичным. Нормальной формой ведения судебного процесса в этот период стала формула "Cognitio extraordinaria", в соответствии с которой весь судебный процесс велся судьей, который назначался лично монархом и который нес перед ним личную ответственность. В эпоху домината с его, в отличие от принципата, совершенно неограниченной монархией юридическая система принципата была разрушена полностью.

Сейчас нам даже трудно представить себе, что за спинами преторов, как правило, состоявших из политиков-аристократов, имевших прекрасное, в основном военное и гражданское образование, стояла мощная и безупречно развитая система материальных правовых норм, отличавшаяся огромным творческим потенциалом и прекрасно налаженными внутренними взаимными интересами. Эта сильнейшая пре-торская структура находилась в объятиях членов Совета (Consilium), как правило, состоявшего из верных друзей, принадлежавших к единому политическому клану, в недрах которого всегда можно было отыскать одного или нескольких опытных юристов-профессионалов. Одним из важнейших косвенных последствий постепенно проводившейся обвинительной техники права было как раз то, что она уже на ранней стадии своего развития вызвала к жизни настоятельную потребность в ученых-правоведах и адвокатах. Ученые-правоведы были необходимы этой юридической системе прежде всего для создания научно обоснованного общего представления об уже повзрослевшей и возмужавшей к тому времени казуистической системе и такого же представления об исключительно неоднородной по своему характеру обвинительной правовой системе. По этим же самым причинам искавшему себе правовой помощи и защиты обществу требовались опытные адвокаты-профессионалы, которые могли бы давать полезные советы по всем юридическим вопросам, и, что самое главное, оказывать им конкретную помощь в судебных процессах. Для неспециалиста было весьма затруднительно, если не сказать больше, и даже невозможно правильно сориентироваться в дебрях такой сложной системы, какую представляла собой формулярная правовая система той эпохи. К этому следует добавить еще и то обстоятельство, что судебные процессы проводились судьями методом независимого рассмотрения доказательств, что, конечно же, предполагало наличие у участвовавших в судебном разбирательстве конфликтующих сторон высокоразвитых интеллектуальных способностей, которые, разумеется, могли бы в значительной степени помочь сторонам представлять суду грамотные свидетельские показания и так же грамотно уметь выступать в свою защиту. То, что судье в рамках такого строгого разделения судебного процесса на две совершенно различные части оказывалось столь высокое доверие,

82

дававшее ему возможность использования методов^амосто-ятельного рассмотрения доказательств, прежде всего зависело от того, что и он тоже был выходцем из господствующего класса и часто одной из более опытных по возрасту и выдающихся в политике личностей, вышедших в отставку, но продолживших свою службу в юриспруденции. Таким образом, он обладал как глубокими знаниями, так и всесторонним опытом в области взаимоотношений людей в общественной жизни, опытом, который наряду с занимаемым им высоким положением в обществе придавал выносимым им судебным решениям большую силу и заслуженный авторитет. Но даже он, судья, тоже находился в тех же самых объятиях членов того же самого консилиума, что и любой претор. Поэтому можно с твердой уверенностью говорить здесь о том, что обвинительная система формулярного процесса с ее богатейшим материальным совершенствованием правовых норм, собственно говоря, была порождением двух взаимодействовавших законодательных комитетов, несмотря на то, что эти комитеты, как один, так и другой, вместо того, чтобы в качестве метода для создания нового права применять основанную и развившуюся на базе правовых понятий технику кодификации, в сущности использовали один и тот же специфический юридико-технический метод - метод процессуального типа.

Судья в классический период развития римского права, как об этом уже говорилось, обладал исключительно большой свободой действий в вопросах оценки доказательств. Он не был связан какими-либо представленными в законе правилами оценки доказательств, а давал такую оценку по каждому отдельному доказательству, исходя из собственного суждения. Уже сам способ выражения формулы "si paret-condemnato" (если это так, ты должен присудить), "si поп paret-absolvito" (если это не так, ты должен освободить) давал судье полную свободу выбора собственной оценки приведенных доказательств для соответствующего решения. До наших дней сохранился известный рескрипт римского императора Адриана (117-138 гг. н. э.), который дает четкое и наглядное представление о принципе свободной оценки доказательств. Лигесты: 22.5.3.2

К тому же от императора есть даже рескрипт в следующих выражениях к Валерию Верусу о проведении следствия по достоверности доказательств: "Существует ли вообще такой достаточно надежный для любого случая способ доказательств, который бы невозможно было установить удовлетворительным и вполне надежным методом? Если хоть и не всегда, то, по крайней мере, довольно часто до истины можно дойти и без использования официальных документов. В одном случае достоверность этой истины может быть подтверждена, например, самим количеством свидете-

83

);*

лей, в другом - соответствующими слухами. Следовательно, я могу тебе ответить только одно: твое решение по сумме фактов ни при каких обстоятельствах не должно привязываться к какому-либо определенному типу доказательств, и ты должен сам, исходя из собственных наилучших побуждений своего разума и совести, дать личную оценку тому, что ты считаешь для себя доказанным или, наоборот, что ты считаешь не вполне доказанным". 1 В более поздний период императорского правления (IV в. н. э.), однако, появилось бесчисленное множество самых разнообразных правовых норм для оценок доказательств, которые значительно ограничивали свободу действий судей. Такое положение, если судить по характеру широко представленных в эллинских летописных источниках примеров, привело к тому, что судьи при оценке доказательств гораздо больше обращали внимания на письменные документы, а не на устные заявления свидетелей.

Помимо независимой проверки доказательств, римское процессуальное право характеризовалось целым рядом особенностей, которые, как нам кажется, очень близки к практике ведения судебных процессов в наши дни. Все объяснения конфликтовавших сторон происходили непосредственно перед судьей и велись в устной форме, так что обе стороны (audiatur et altera pars), поочередно выступавшие перед судьей, должны были для этого случая подготовиться заранее и обдумать свои заявления, с которыми они намеревались выступить. Кроме того, для такого рода процессов был предусмотрен специальный принцип "непосредственной связи", суть которого заключалась в том, что в основу принятия решения должны были включаться только те конкретные факты, которые фигурировали непосредственно в выступлениях сторон перед судьей, и не более того. Таким образом, этот основополагающий для процессуального права наших дней принцип, заключающийся в постулате "судебный процесс должен быть открытым", действовал и в древнем римском праве.

По сравнению с совершенным гражданским и процессуальным правом, формировавшимся в соответствии с уже ранее описанным способом, римское уголовное право, подобно тому как и римское экзекуционное право, отличалось исключительной примитивностью своих правовых норм, взращенных еще в недрах родового общества. В Законе двенадцати таблиц с уголовно-правовой точки зрения по-прежнему продолжало действовать представление о праве оскорбленного на личную месть. Уголовное право, следовательно, несло в себе черты частного права. И только преступления, прямо и недвусмысленно направленные на интересы всего общества, например, такие, как государственная измена (perdvellio) и тяжкие преступления против религии, наказывались как

84

общественно опасные преступления. Правосудие над убийцей было прерогативой родственников убитого и вершилось без всякого суда и следствия, т. е. без предварительного назначения меры ожидавшего преступника наказания. В остальных не связанных с убийством случаях, безусловно, назначалось наказание, но это наказание, по всей вероятности, устанавливалось всем родом оскорбленного. При этом применялась форма наказания, напоминавшая собой способ, использовавшийся еще во времена вавилонского и Моисеева права, т. е. "отраженного, или зеркального, права", отличавшегося особой жестокостью. Так, например, поджигателя приговаривали к сожжению, а укравшего урожай вешали прямо в поле как жертвоприношение богине плодородия Гере.

Экзекуционное право также было примитивным. В судебных процессах, проходивших в период республиканской формы правления, обратиться в суд можно было только при условии, если ответчик вносил в казну суда определенную денежную сумму. Лаже в случае решения споров о праве владения суд принимал дело к производству тоже на условиях денежного взноса со стороны ответчика. Но благодаря тому, что истцу предоставлялась возможность под присягой клятвенно подтвердить достоверность нанесенного ему (им же нажитому имуществу) материального ущерба в денежном выражении, и если он давал такое подтверждение, то в этом случае на ответчика оказывалось судом настолько сильное давление, что он, как правило, был вынужден отказаться от оспаривавшегося имущества. Впервые реальная экзекуция по формуле "тапи militari", т. е. "вооруженной рукой", была проведена в VI в до н. э.

К общей картине совершенствования юридической системы в дворянской Римской республике относится такой, нап-ример, ее фрагмент, как отказ корпуса государственных чиновников, ученых-правоведов и адвокатов от взимания платы, или гонораров, за выполнявшуюся ими работу. Выполнение такого рода заданий юридического характера они рассматривали прежде всего как выполнение почетного гражданского долга, т. е. как звено аристократическо-полити-ческой административной системы, главным образом стоявшей на страже интересов и благополучия своего республиканского государства (разумеется, интересов своего класса тоже). В последовавшем после республики и сменившем ее принципате формирование правовой и административной систем, а также развитие самого правосудия обрели совершенно иные формы, о чем мы уже говорили ранее. Однако в дальнейшем повествовании мы все-таки еще раз вернемся к этому вопросу и постараемся осветить его обстоятельнее.

Здесь нам следует обратить внимание единственно лишь на то обстоятельство, что внедрение системы ведения судебных процессов императорскими судьями обеспечивало возможность совершенствования апелляционного метода. В про-

85

винциях обжалование судебного решения, выносившегося судьей подчиненного судебной инстанции, могло рассматриваться губернатором (он назначался в соответствии с распоряжением императора), после чего апелляция могла передаваться выше - наместнику императора (vicarius - викарию), т. е. в более крупный административный район (dioces) для дальнейшего оформления. Находившаяся в Риме - а после развала империи также и в Константинополе - префектура во главе с префектом (praefectus urbi), или мэром города, была высшей инстанцией по отношению к низовым судам. Правовое решение вопроса об апелляции, независимо от того, было г'ли оно вынесено наместником императора (викарием), или ] городским префектом (мэром), могло быть передано на апелляцию непосредственно императору, который в этом случае получал общее представление о деле и осуществлял соответствующий правовой контроль. Такой порядок обеспечивал последовательное прохождение дела (в данном случае* апелляция представляла собой несомненное преимущество в обеспечении правовой надежности при отправлении судебных процессов). Однако, как уже упоминалось ранее, сам профессиональный уровень судебных процессов при этом снижался по той простой причине, что проводившаяся судьями независимая проверка истинности дававшихся конфликтующими сторонами доказательств к этому периоду уже была упразднена. Эта мера предполагала большое доверие к компетенции и самостоятельности судей. По мере постепенного развала империи и изнутри и извне из-за раздиравших ее внутренних и внешних противоречий, так же постепенно падал и авторитет крупных административных сановников императора. Для того чтобы хоть как-то противостоять риску дальнейшего возрастания кумовства и коррупции императорской административной системы, сверху спускались подробные предписания о правилах оценки доказательств, суть которых в основном сводилась к выяснению, например, таких моментов: каким образом должны выноситься решения по документированным доказательствам, каких именно критериев следует придерживаться при оценке достоверности утверждений свидетелей с учетом их социального положения и т. д. Такой принцип подхода к системе оценок доказательств называется "легальной теорией доказательств". Эта теория со временем оказала глубокое влияние на всю историю европейского права, поскольку она, начиная со времен Средневековья и далее была принята на вооружение на всем европейском континенте.

86