Глава 1.   Социальный состав и структура властвующего слоя

Исследование социального состава правящих групп и его динамики, проведенное сектором изучения элиты Института социологии РАН, позволило выделить следующие функциональные группы правящих: правительство, парламент, партийная элита, высшее руковод­ство, региональная элита, бизнес-элита.

При сравнении «ельцинского призыва» с горбачевской и брежневской когортами номенклатуры, отчетливо видно омоложение правящего слоя (см. табл.1).

Таблица 1

Динамика среднего возраста элиты (лет)

	Высшее руковод­ство	Прави­тельство	Регио­нальная элита	В целом
Брежневская когорта Горбачевская когорта Ельцинская когорта	61,8 54,0 53,1	61,0 56,2 52,0	59,0 52,0 49,0	56,6 52,2 48,5

Другим значимым социальным изменением в правящем слое является снижение доли выходцев из села (см. табл.2).

Таблица 2

Доля выходцев из села в элите

(в процентах к численности группы по столбцу)

	Высшее руковод­ство	Прави­тельство	Регио­нальная элита	В целом
Брежневская когорта Горбачевская когорта Ельцинская когорта	57,7 48,6 12,5	45,6 нет инф. 22,9	66,7 65,6 33,8	57,3 54,6 22,8

Даже в среде региональных руководителей - традиционно близкой к селу группе - доля сельчан уменьшилась в два раза. В высшем руководстве доля сельских выходцев падает почти в пять раз, а в правящем слое в целом она уменьшилась за последние десять лет в 2,5 раза. «Можно сказать, - отмечает О.В.Крыштановская, - что теперь страной правит группа людей, отличающаяся совершенно другой ментальностью от прежних руководителей прежде всего потому, что их социализация происходила в иных условиях». Верность такого вывода подтверждает и факт широкой рекрутации в нынешнюю правящую элиту интеллектуалов, высокообразованных специалистов. При этом особое значение имеет резкое снижение традиционно высокого в советской номенклатуре удельного веса лиц, получивших техническое (инженерное, сельскохозяйственное, военно-техническое) образование, за счет роста доли гуманитариев, особенно - экономистов и юристов (хотя и сегодня удельный вес последних - 24% в целом, 26,4% в парламенте, 31,4% в правительстве - вряд ли можно считать достаточным).

Особый интерес, естественно, представляет вопрос о «номенкла­турном происхождении» сегодняшней российской власти. Много ли в составе правящих групп людей с неноменклатурным прошлым? (См. табл.3.)

Таблица 3

Доля лиц, не входивших ранее в номенклатуру

(в процентах к численности группы по столбцу)

Таким образом, относительно меньше связаны с прежней номен­клатурой элита бизнеса, а также депутатский корпус федерального парламента. Наиболее же традиционным путем рекрутировалась региональная элита.

Большинство тех нынешних правящих, которые имеют номенклатурное прошлое, вышли из административно-советских аппаратов, где они работали на вторых и третьих ролях. Это подтверждают данные сравнительного исследования «старой» (образца 1988 г.) и «новой» (образца 1993 г.) элиты, проведенного ВЦИОМ в 1993-1994 гг. Около трети нынешней правящей элиты состояли в номенклатуре ЦК в 1988 г., а две трети пришли с «предномен­клатурных» должностей - заместителей руководителей, начальников подразделений в министерствах, ведомствах, на предприятиях и т.п. (лишь 16% пришли в элиту, не занимая предварительно никаких административных постов). Эти данные позволили авторам определить происходящую смену элиты как «революцию заместителей или вторых лиц»: придя к власти, они, хотя и принесли «но­вый взгляд» на вещи, но вместе с тем в существенной мере способствовали сохранению и воспроизводству номенклатурных связей.

Вопрос о преемственности правящих групп в российских регионах частично освещают данные опроса представителей Президента (ноябрь 1992 г.), опубликованные руководителем Центра политико-географических исследований Н.В.Петровым. Представителя Президента из 50 регионов (без «национальных» республик, Москвы и Петербурга) задавался вопрос о судьбе руководителей, занимавших накануне путча 1991 г. один из трех ключевых постов в регионе - первого секретаря обкома, первого секретаря столичного горкома, председателя облисполкома. Удалось собрать сведения о 50 «первых», 50 председателях и 41 «горкомовце» (см. табл.4).

Весьма примечательно, что более трети оставшихся в своих регионах высших иерархов номенклатуры перешла в частный сектор. Сохранение руководящих постов состоялось почти в четверти случаев (при опросе не учитывались председатели Советов). Следует, однако, подчеркнуть, что в ряде регионов в результате выборов губернаторов и представительных собраний прежнее руководство региональной номенклатуры вернуло себе власть.

Таблица 4

Преемственность политических элит регионов

	Первые секретари региональ­ных комите­тов КПСС	Первые секретари столичных горкомов КПСС	Председа­тели обл­исполкомов	Всего
	50	41	50	141
Остались на руководящих административных постах	8	5	20	33
Перешли на предприятия государственного сектора	16	18	11	44
Перешли в частный сектор	19	13	14	46
Покинули регион	7	5	5	17

Исходя из очевидной кадровой преемственности правящего слоя, многие ученые и публицисты полагают, что у власти осталась лишь слегка подновленная номенклатура, в среде которой произошла смена поколений. Развитие номенклатуры, однако, имеет логику и пределы своего развития. Ясно, что с распадом тоталитарной систе­мы номенклатура превращается в иное социальное образование (об­разования). Нужен анализ обстоятельств и результатов этой трансформации, а не повторение привычного, мертвого слова.

Важнейшей структурной реформой, определившей не просто расстановку сил в правящем слое, но изменение самой природы господствующих групп, стала приватизация. При всем различии в оценках этой беспрецедентной по размаху и скорости социально-экономической реформации, эксперты (не служащие в ГКИ) практически единодушно отмечают разительное несоответствие как способов ее осуществления, так и результатов - официально заявленной задаче «народной» приватизации по созданию «широкого слоя собственников». При этом почти столь же единодушно эксперты (в отличие от политиков) оговариваются, что по-другому в России вряд ли могло и быть. «Российская чековая приватизация, - замечает К.Г.Холодковский, - не стала исключением в ряду тех реформ, результаты которых существенно расходятся с заявленными целями». К этому можно добавить, что благодаря такому существенному расхождению чековая приватизация, пожалуй, и была проведена. Упреки В.А.Найшуля либеральным реформаторам в «нелиберальности» их приватизационного проекта, не учитывающего сложившиеся в системе административного торга связи и обычное право - в том числе право на административную ренту - оказались напрасными.

При определении приоритетов и нормативных условий приватизации оппонентами высшего государственного руководства выступали следующие группы интересов: ведомственная бюрократия, региональная номенклатура, директорат, а также новые предприниматели; при этом властвующие группы, апеллируя к общественности, манипулировали интересами производственных коллективов и бюджетников. Отношения любой пары из перечисленных сторон представляют собой самостоятельный узел противоречий (нужно добавить, что региональная номенклатура раскололась на еще одну конкурирующую связку: региональная администрация - муниципалитеты крупных городов). Ведомственное и региональное чиновничество боролось - в том числе друг с другом - за жесткий административный контроль над приватизацией (разрешительный порядок, ограниченность и неспешность) и связанную с ним административную ренту. Представляющие в основном торговый и ссудный капитал новые предприниматели, которые и должны были платить указанную ренту, в целом были заинтересованы в открытом и конкурентном характере приватизации (но успешно приспособились и к бюрократическому монополизму, о чем будет сказано ниже). Особое значение имела позиция директората - главного претендента на плоды приватизации. Уже с принятием в 1990 г. Закона РСФСР «О предприятиях и предпринимательской деятельности» директора получили значительную независимость не только от бюрократической опеки, но вообще от государственного и социального контроля. Странное положение практически независимого распорядителя «еще государственной» собственности, не отвечающего ни капиталом, ни должностью, объективно предоставляет наилучшие возможности для реализации частного интереса. Поэтому директора в своем большинстве, защищая обретенную независимость от ведомственной и региональной бюрократии, были заинтересованы не столько в скорой приватизации, сколько в продлении «переходного периода».

По мере того, как приватизация становилась государственной кампанией, директорат, ссылаясь на «интересы трудовых коллективов», и в целом пользуясь поддержкой работников своих предприятий (что определялось целым рядом факторов: корпоративное единство в борьбе за льготы, клиентельная зависимость и традиция советско-заводского патернализма, боязнь «капиталиста» и неприя­тие «чужаков-нахлебников»), сумел добиться выгодных для себя нормативных условий. Речь идет прежде всего о продаже основных фондов по остаточной стоимости и о так называемом втором варианте приватизации (который, как известно, стал основным: 70% акционировавшихся предприятий) - этот вариант наиболее близок сложившемуся в 1989-1992 гг. «переходному» положению. Н.К.Кисовская, изучив перипетии партийно-политической борьбы вокруг приватизации, пришла к выводу, что Верховный Совет не смог активно влиять на приватизационную политику - ее монополизировал ГКИ, опираясь на поддержку Президента и руководствуясь «революционной целесообразностью», отстаивая однажды принятую позицию и обвиняя оппонентов в защите интересов номенклатуры. «Но вот что удивительно, - отмечает исследователь, - почему - при всем накале кампании против «генералов от индустрии» и «номенклатурной приватизации» - ГКИ не сумел поставить какие-либо заслоны на ее пути? Не признавало ли молчаливо ведомство Чубайса директорат своим естественным союзником?»

Между тем отношение директората к приватизации «по-Чубайсу» не было ни однозначным, ни постоянным. Аналитики фонда «Об­щественное мнение» зафиксировали раскол директората по этому вопросу в зависимости от конкурентоспособности той или иной отрасли и конкретного предприятия. В 1995 г. происходит резкий перелом в отношении директоров к приватизации крупных предприятий: доля ее сторонников снизилась до 1/3, а доля противников выросла почти до 3/5. Рост антиприватизационных настроений объясняется тем, что завершившаяся ваучерная приватизация обернулась для директората уменьшением возможностей получать госдотации, усилением экономической ответственности за конкурентоспособность предприятия, ростом конфликтности в отношениях с работниками и акционерами.

Иными причинами обусловлено критическое отношение к приватизации в госаппарате: управленцев не устраивает то, что реальная собственность уходит к директорам, а вся тяжесть социальной ответственности и социального недовольства ложится на плечи местных администраций. Конфликт директората и бюрократии, отражают, например, социологические данные об отношении населения к деятельности местных властей. При наблюдаемом в 1993-1995 гг. росте общественных симпатий к местным властям, директора оказались единственной (!) социальной группой, в которой число оценивающих положительно работу областных или республиканских властей не только не растет, но и сокращается. Отмечен­ная напряженность имеет любопытный и несколько неожиданный эффект: если на начальном этапе приватизации негативную реакцию управленцев вызывали преимущественно предприниматели, то сейчас в глазах чиновничества предприниматель оказывается привлекательнее директора. Профессор Клямкин и его коллеги полагают, что, видя в предпринимателях не только возможных выгодных покупателей госсобственности на «послеваучерном» этапе приватизации, но и союзника в борьбе против «зарвавшегося» директорского корпуса, бюрократия пытается вернуться на поприще активной хозяйственной деятельности.

Собственно говоря, аппарат хозяйственное поприще и не оставлял. С началом реформ повсеместно расцвело предпринимательство администраций: органы государственной власти и органы местного самоуправления создавали товарные и финансовые пулы - распорядителями таких фондов, как правило, назначались заместители главы соответствующей администрации; привыкшие к функциональному синкретизму советско-хозяйственного аппарата чиновники в новых рыночных условиях стали осваивать оптовый бартер, учреждали биржи и торговые дома, акционерные общества и совместные предприятия. Со временем такая простота и непосредственность совмещения государственной власти с распоряжением государственной собственностью сохранилась лишь местами (из ряда вон выходящий случай - Корпорация Калмыкия, по замыслу основателей совпа­дающая с Республикой Калмыкия). Функциональному и институциональному разделению способствовало в большей степени не упорядочение законодательства (оно до сих пор в беспорядке), а упорядочение чиновничества: созданы различного рода специализированные коммерческие структуры с тем или иным участием органов власти, в эти структуры и перешла значительная часть чиновников, сохранив при этом тесные связи с соответствующими администрациями. Финансовая власть администраций основывается не только, а может быть и не столько на распределении бюджетных средств, сколько на распоряжении весьма значительными внебюджетными фондами. Последние формируются за счет занижения доходной части при принятии бюджета (полученные «незапланиро­ванные» доходы идут во внебюджетный фонд), а также за счет неофициального оброка с предприятий, расположенных на подвластной территории.

При таком положении дел невозможно провести границу между «общественным» предпринимательством администраций и частным (частно-корпоративным) предпринимательством администраторов. Когда отсутствует система публичного контроля, слова «государ­ственная» или «городская» в названиях новообразованных кампаний, еще не делают их публичными корпорациями, равно как возглавивших эти кампании администраторов-предпринимателей - государственной буржуазией (под таковой принято понимать высший управленческий персонал государственных экономических институтов). Речь в данном случае скорее идет о разновидности бюрократического капитала, о его отрасли: выступающие коммерческими агентами администраций структуры, которым бесплатно или за бесценок передаются казенные помещения и средства связи, предо­ставляются кредиты и льготы, занимаются реализацией неконтролируемых обществом предпринимательских проектов. Получающих прибыль предприимчивых чиновников принято определять как бюрократическую буржуазию. Феномен бюрократической буржуа­зии хорошо описан в литературе, посвященной процессам модернизации в развивающихся странах. Бюрократическая буржуазия в идеальнотипическом истолковании не тождественна коррумпирован­ному чиновничеству: коррупция сама по себе еще не превращает чиновника-взяточника, расхитителя в предпринимателя, если полученные нечестным путем средства не вложены в какое-либо дело. При этом эксперты подчеркивают низкую экономическую эффективность бюрократического капитала. При большом удельном весе бюрократического капитала его неэкономичность оборачивается неэффективностью экономики в целом - крайней монополизированностью и отсутствием условий для цивилизованной конкуренции, в чем и заинтересована бюрократическая буржуазия.

Бюрократический капитал, будучи результатом сращивания чиновников-дельцов с частным предпринимательством, помимо того, что он связан с коррупцией государственной службы, деформирует и само предпринимательство. Проблема не только в снижении эффективности последнего за счет прибавления к собственно экономическим издержкам производства затрат на обеспечение возможно­сти вообще заниматься предпринимательством. Заражая предпринимателей привычкой к административному монополизму, рассекая предпринимательский слой на группировки, действующие - каждая под своей административной «крышей» - и враждующие друг с другом, бюрократизация частного предпринимательства препятствует его социальному созреванию, то есть становлению предпринимательского класса, сознающего свои общие, стратегические интересы, готового взять на себя бремя общественного лидерства и ответственности. Именно это мы наблюдаем сегодня в России. Част­ный капитал, в основном торговый и ссудный, значительно укрепил свои позиции, активно участвуя в «малой» приватизации, освоив, наряду с валютными сделками, биржевые и внебиржевые операции с ваучером, а главное - наладив тесные связи с чиновничеством и депутатским корпусом на всех уровнях властной иерархии. При этом прямо-таки напрашивается историческая аналогия с Россией предреволюционной. Сходство процессов впечатляет и не может не настораживать. Тем более, что есть фактор, принципиально отличающий, буржуазную эволюцию российского общества в начале и в конце XX в.: в сегодняшнем сращении предпринимательства и госаппарата активно участвует организованная преступность, и ее размах, техническая оснащенность, национальная и интернациональная организация представляют самую большую угрозу российской государственности.