В СССР в 1934-1936 гг. начался поворот к традиционному правопорядку. Происходило это именно тогда, когда И.В. Сталин оттачивал оружие внесудебного террора и стал применять его против своих врагов, в большинстве своем вымышленных. В итоге то, что начиналось как попытка восполнить ущерб, нанесенный престижу закона коллективизацией, привело к отказу от отдельных большевистских принципов построения юстиции и к возвращению к ключевым аспектам правосудия времен царизма. Главная цель, которую преследовали эти изменения, заключалась в укреплении уголовного права и превращении его в надежное орудие сталинской власти. Происходило это в то время, когда основными приоритетами политики стали стабилизация и консолидация общества, а задача общественного переустройства populära spelplatser отошла на второй план. В более широком контексте эта политика укрепления авторитета закона свидетельствовала о приверженности И.В. Сталина делу строительства сильного и централизованного советского государства. Эта задача стала основной для И.В. Сталина в последние два десятилетия его жизни.
Процесс возвращения к традиционному правопорядку был постепенным и многосторонним. Он включал в себя принятие ряда решений и внесение изменений в политику, которые не могли быть проведены в жизнь одновременно. Поворот начался в 1934 г. с отказа от упрощенных процедур в ведении судебного производства и с попытки оживить авторитет закона. Через несколько лет эта тенденция приведет к отказу от приверженности «антизаконным» течениям в советском теоретическом правоведении. Этот процесс включал в себя несколько составляющих. Во-первых, принятие ряда решений, направленных на реорганизацию органов юстиции с целью усиления централизации власти и роли прокуратуры как ведомства, на которое И.В. Сталин мог опираться с большей эффективностью. Во-вторых, произошел фундаментальный поворот в подходе самого И.В. Сталина и высшего руководства страны к вопросам кадровой политики в правовых учреждениях. Кадры, не имевшие формального юридического образования, отвергались. Профессиональная подготовка служащих юстиции выдвигалась на первый план. В-третьих, применение советского закона использовалось для повышения престижа Советского государства внутри страны и за рубежом.
Можно интерпретировать этот феномен как попытку «восстановления» права или придания ему «второго дыхания». В данном случае следовало бы четко уяснить, о каком типе права идет речь. То положение дел, которое И.В. Сталин стремился культивировать, не было «господством права» и даже не приверженностью общеполагающим принципам закона. Скорее, речь шла о воскрешении закона в его исконно российском, автократическом смысле. Закон как подручное средство для вождя и инструмент его власти (Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М.: РОССПЭН, 1998 С.148-149). Сталинская концепция закона, как царская и большевистские концепции в прошлом, исходила из того, что закон находился в подчиненном положении по отношению к политической власти. Более того, такая трактовка подразумевала отсутствие сдерживающих механизмов в использовании мер внесудебного воздействия и террора. Воскрешение авторитета закона подразумевало усовершенствование именно этого инструмента принуждения путем внедрения механизмов подчинения закону.
Хронологически эта попытка восстановить авторитет закона и упрочить развитие традиционного законопорядка не была игрой случая. Процесс начался в 1934 году, когда советская экономическая политика стала приносить первые плоды после разрушительных кампаний коллективизации сельского хозяйства и индустриализации. Более того, укрепление закона представляло собой часть более обширного «поворота к консерватизму», который наблюдался во многих областях социальной политики и культуры.
В то же время советская культура становилась все более ксенофобской и антизападной. Это, в свою очередь, возвещало о воскрешении русского национализма — еще одной традиции, которой воспользовался И.В. Сталин.
В контексте этого поворота в области социальной политики и культуры необходимо рассматривать шаги, предпринятые И.В. Сталиным в деле строительства сильного централизованного государства. Даже в условиях партийной дисциплины и контроля партии над ключевыми назначениями было нелегко обеспечить выполнение политических решений центра со стороны областных и местных руководителей. Немного позднее, ради достижения целей коллективизации, И.В. Сталин поддерживал многие местные инициативы, которые выпадали из сферы Директив, исходящих из центра.
В связи с этим «консервативным поворотом» и попытками консолидации политического строя глубоко символичным событием стало провозглашение в 1936 г. Сталинской Конституции. Она сыграла огромную роль в разворачивании новой сталинской политики использования закона в целях поднятия авторитета советского государства.
В целом, по мнению западных историков советского права, провозглашение сталинской Конституции в 1936 году знаменовало собой факт возврата к традиционному правопорядку и возрождения принципа авторитета закона (Соломон П. Указ. соч. С.149). Правильная по своей сути, подобная точка зрения на вклад Конституции в развитие советского правосудия требует определенного комментария. Во-первых, следует подчеркнуть, что Конституция отнюдь не ознаменовала собой начала этого процесса. Решение о восстановлении авторитета юридических норм и процессуальных правил относится, скорее, к 1934 г. Планы централизации власти внутри органов юстиции и усиления юридической подготовки судебых работников получили свое развитие в 1935 и 1936 гг. Это происходило параллельно работе над текстом новой Конституции. Реализация этого плана не требовала существования основного закона страны. Во-вторых, за принятием Конституции последовало дальнейшее развитие уголовного права и судопроизводства в СССР. Для оценки этих последствий представляется необходимым остановиться на политическом значении Конституции.
Целью сталинской Конституции, как это точно объяснил гарвардский профессор Мерл Фейнсод, не было установление каких-то ограничительных рамок власти советского правительства. Понятие «конституционности» в его западном понимании не имело места в условиях режима, который представлял собой диктатуру одной партии. Скорее, при разработке новой конституции Сталин преследовал две главных цели: представить СССР в глазах окружающего мира как демократическое государство и укрепить авторитет, легитимность и уважение к советскому строю внутри страны (Fainsod M. How Russia is Ruled. Revised ed. Cambridge, 1963. P.349-350 (Цит. по: Соломон П. Указ. соч. С.179)).
Требования, выдвигаемые советской внешней политикой, вынуждали И.В. Сталина создать новый образ СССР перед лицом остального мира. Рост мощи фашистской Германии представлял угрозу безопасности СССР. В 1935 г. И.В. Сталин переориентировал советскую внешнюю политику на заключение международных соглашений, направленных против Гитлера, и налаживание сотрудничества коммунистических партий Европы с их соперниками-социалистами в форме антифашистских народных фронтов. Для привлечения новых союзников и представлялось необходимым заменить отрицательный образ СССР как страны диктатуры и насилия на образ нормального демократического государства. Созданию этого нового образа и служила новая Конституция. Сторонники СССР представляли ее как демократический документ. И.В. Сталин лично подчеркнул «международное значение этой хартии» (Сталин И.В. О проекте Конституции Союза ССР // Сталин И. Вопросы ленинизма. С. 572).
На поверхности новая Конституция действительно представляла собой видимость демократического порядка. Список политических прав и свобод помогал упрочению образа демократии. То же следует отнести к обещаниям принятия законов исключительно парламентом — Верховным Советом СССР (отсюда проистекала бы стабильность этих законов) и прямых состязательных выборов. Внимательный читатель новой Конституции мог обратить внимание на то, что свобода слова, собраний и печати разрешалась только «в целях укрепления социалистического общества», т.е. подразумевалось, что свобода критики режима была исключена. Но большинство людей не были придирчивыми читателями. Другие лишь понаслышке знали об обещанных свободах и не вдавались в детали. Кроме того, не многие читатели советской Конституции знали, что помимо «стабильных законов» правительство Советского Союза и Коммунистическая партия издавали бесчисленные указы, инструкции и директивы. Многие из них были секретными документами и имели силу закона. Следующим демократическим элементом в тексте новой Конституции была гарантия независимости судей. Частично включение этого положения должно было убедить западное общественное мнение в том, что советская законность являлась реальностью именно тогда, когда начинал бушевать «великий террор». По иронии судьбы, гарантия независимости судей вызовет некоторую неразбериху внутри страны. Отдельные судьи воспримут ее как разрешение игнорировать директивы местных властей.
Демократические элементы в сталинской Конституции также могли служить укреплению легитимности советского государства внутри страны. Одновременно Конституция, с одной стороны, оформляла процесс централизации власти в советской системе государственного управления, а с другой стороны, мобилизовывала народные массы на участие в общественном управлении, в том числе на обжалование действий власти. Это достигалось путем хорошо организованного общественного обсуждения проекта новой Конституции, а также в ходе подготовки и проведения выборов в Верховный Совет СССР. Наконец, определяя государственные структуры, Конституция придавала им образ легитимности. Обычные законы сделать это были не в состоянии.
В основе внутриполитического и международного аспектов значения советской Конституции лежал общий принцип, новый для советского права. Он будет играть большую роль и иметь серьезные последствия для развития уголовного правосудия в СССР. Речь идет о принципе «видимости». Начиная с 1937 г. и в дальнейшие годы, даже много лет спустя после смерти И.В. Сталина, советские руководители будут ревниво охранять внешний облик своего строя во всех его ипостасях. Они будут прилагать все усилия для создания внутри страны и за рубежом образа советского государства как нормального и демократического. Видимость нормального положения дел, порядка, эффективности и даже справедливости играла особую роль в области правосудия. Деятельность в этой сфере государственного управления непосредственно влияла на облик СССР как государства, уважающего юридические права человека, закрепленные в советской Конституции. Иными словами, если высший закон страны, каким была советская Конституция, должен был спроектировать положительный образ советского государства, такую же функцию должно было исполнять все советское право, подчиненное Конституции.
В результате начиная с 1937 г. советские руководители стали ожидать от советского правосудия если и не действительного улучшения качества работы, то хотя бы видимости эффективной работы. В течение второй половины 30-х годов образ нормально функционирующего правосудия мог замаскировать методы внезаконного принуждения и террора и отвлечь от них внимание. После окончания второй мировой войны видимость эффективного, упорядоченного и справедливого правосудия получила дополнительное значение. Образование народных демократий в Восточной Европе превратило советскую модель социализма в образец политической формации, достойный для подражания новообразованными государствами. Эта новая роль советского социализма заставила И.В. Сталина еще настойчивее проводить мысль о важности видимости достижения нового уровня совершенства в работе советского государственного управления, в том числе и уголовного правосудия.
Как только И.В. Сталин принял решение об использовании Конституции для легитимизации советского государства и для проецирования его респектабельности за пределы страны, он не мог более терпимо относиться к существованию антиправовой тенденции в советском правоведении. В 20-е годы марксисты-правоведы исповедовали идеи, которые отныне звучали вызывающе. Это были идеи типа того, что право — временная категория, которая должна уйти в небытие вместе с капиталистическими производственными отношениями, или что процессуальное право — вопрос технический и его упрощение достойно всяческой похвалы. Отныне подобные идеи по сути дела подрывали новый миф о конституционных основах советского политического строя.
Задолго до 1936 г. идеи правовых нигилистов потеряли авторитет и в контексте советского юридического развития, и уже к 1934 г. официальная линия отвергала их, однако эти идеи сохраняли свое остаточное влияние: в сфере преподавания права, а также в сердцах и в умах многих функционеров, которым всегда была близка антиправовая перспектива в советской юстиции.
Советское руководство целенаправленно дискредитировало антиправовое направления в советской юстиции и ликвидации любой возможной угрозы новым политически функциям государства, закрепленным в Конституции СССР 1936 года и в советском праве.
При этом необходимо отметить, что Сталинская концепция законности и правового порядка имела черты того явления, которое американский социолог-правовед Роберто Ангер назвал «бюрократическим правом». Бюрократическое право представляло собой закон, навязанный государствам для подчинения власть имущим. ( Цит. по: Соломон П. Советская юстиция при Сталине . – М.: РОССПЭН, 1998 С.183)
Свежие комментарии