Глава третья. Исторический очерк русского законодательства
37. Общие замечания относительно разграничения уголовной и
гражданской юрисдикций в истории нашего права
38. Вознаграждение за вред и убытки, причиненные преступным
деянием, до XVI в.
39-45. Положение вопроса в период Судебников и Уложения царя
Алексея Михайловича
46-48. Законодательство XVIII в.
49-50. Законодательство от Учреждений о губерниях до Свода Законов
51. Гражданский иск в уголовном суде по Своду Законов
52. Недостатки постановлений Свода Законов и Судебные Уставы 20
ноября 1864 года
§ 37. Процесс выделения уголовных дел в особое судопроизводство весьма медленно совершался в истории нашего законодательства; ведя начало свое с древнейших времен, он едва закончился в конце прошлого столетия. На Западе, где сильно было влияние рецептированного права и юристов, разграничение уголовной и гражданской подсудностей, как продукт взаимодействия теории и практики, явилось в истории далеко раньше и в более определенных формах, чем у нас. Наше право до Петра Великого развивалось почти исключительно на почве народного юридического самосознания и практических потребностей; наши предки были чужды каких-либо отвлеченных юридических понятий, а потому в течение всей истории нашего законодательства до учреждения о губерниях Екатерины II не было и не могло быть ясного и твердого разграничения уголовной и гражданской юрисдикции, не было принципиального различия уголовных и гражданских дел. Если с течением времени уголовные дела и выделяются в особое производство, как это будет указано ниже, то подобного рода явление, будучи всецело обязано практике, самой жизни, вызывалось всегда интересами общественной безопасности и порядка, соображениями чисто практического свойства*(112).
Признаки выделения уголовных дел в особую подсудность и следственные начала появляются довольно рано в древнерусском праве*(113), но эти признаки только подготовляли почву для эпохи Судебников, когда, с возникновением губных учреждений, губные старосты - на местах, а Разбойный приказ - в Москве, в качестве центрального учреждения, стали ведать наиболее важные уголовные дела. Вместе с тем для подобного рода дел устанавливается особый процессуальный порядок, следственный или розыскной процесс ("розыске"), наряду с обвинительным процессом ("суд"), который до Судебников был общей формою суда для всех дел без исключения, как гражданских так и уголовных*(114). Первоначально, как это видно из Губной Белозерской Грамоты (1539), розыском ведались только дела о разбое с поличным, но впоследствии компетенция губных учреждений постепенно расширяется и распространяется на дела о душегубстве, татьбе с поличным, поджоге, измене, ябедничестве и прочих преступлениях ("иное какое лихое дело"), если виновным в совершении их оказывался "ведомый лихой человек". Начинался розыскной процесс или чрез поимку с поличным или чрез оговор с пытки (язычная молка) или чрез так назыв. лихованный обыск; последний в течение долгого времени сохраняет первенствующее и решающее в деле значение. Основанием разграничения розыскного и обвинительного процессов в Московский период истории русского права служили не внутренняя важность известного преступления, не существо различия, лежащего в природе уголовной и гражданской неправд, а обстоятельства обнаружения преступления, т. е. чисто внешний и случайный признак. Признание на обыске кого-либо "ведомым лихим человеком" имело следствием розыск; при отсутствии лихованного обыска ("а скажут в обыску, что он добрый человек") дело разрешалось по "суду", т. е. обвинительным порядком*(115). Значение обыска несколько изменяется в эпоху Уложения, а именно - наряду с обыском направление дела определяют и другие доказательства, а именно - поличное и язычная молка, причем дела о разбое и татьбе ведаются или в Разбойном или в Судном приказах*(116). Таким образом, из одного и того же факта могло возникнуть уголовное или гражданское дело; одно и то же преступление, в зависимости от обстоятельств обнаружения его, могло быть предметом розыскного или обвинительного процесса. Неопределенность общего принципа, положенного в основание разграничения "розыска" и "суда," в связи с отсутствием в период Судебников и Уложения ясного сознания различия между уголовным и гражданским процессами*(117), вызвали на практике смешение этих двух форм судебного разбирательства, причем, с одной стороны, многие уголовные дела продолжают ведаться прежним общим для всех дел обвинительным порядком, иначе "судом", с другой стороны, некоторые чисто гражданские дела, напр., поместные, вотчинные и др., подлежали розыску*(118). Распространение следственных форм на гражданские дела было настолько велико, что в XVII в., по справедливому замечанию г. Дмитриева, "не было такого гражданского дела, которое бы при известных условиях не могло принять полного характера розыска".
Изложенное приводит к тому заключению, что провести границу, отделявшую в истории процесса "розыск" от "суда", установить здесь какое-либо общее начало, очень трудно; всякая попытка в этом направлении может быть только приблизительно верною. Не подлежит сомнению, что различие между "розыском" и "судом" не вполне соответствует тому, которое существует в наше время, по современным понятиям, между уголовным и гражданским судопроизводством, но едва ли можно отрицать вообще генетическую, внутреннюю связь между "розыском" древнерусского права и современным следственным уголовным процессом. Следственные начала в истории получили впервые применение в уголовных делах, губные учреждения возникли исключительно по делам о разбое, и розыском первоначально ведались только наиболее важные с точки зрения общественного порядка преступления. Если впоследствии розыск распространяется и на гражданские дела, то это указывает лишь на то, что в период Судебников и Уложения розыск не был исключительною формою для уголовных дел; распространение розыскного порядка судебного разбирательства на чисто гражданские дела было исключением из общего правила, своего рода аномалией, имевшей свои причины в складе и условиях образования права в Московском государстве. С указанной точки зрения, возникновение в XVI в. губных учреждений и розыскного процесса для дел уголовных следует признать начальным моментом в истории разграничения гражданской и уголовной юрисдикции в нашем законодательстве*(119). С этого момента только может быть начато изложение интересующего нас вопроса о соединенном производстве вытекающих из преступления уголовного и гражданского исков.
§ 38. В ту пору народной жизни, которая следует непосредственно за периодом мести, возмещение убытков, понесенных потерпевшим от преступления, имущественное его вознаграждение, является суррогатом частной мести, а потому составляет предмет особой заботливости законодателя. Первые законодательные памятники наши несомненно обнаруживают следы такой заботливости, так - вся система денежных взысканий имела отчасти задачей вознаграждение потерпевшего; затем, по договорам с греками, взыскание в случае бегства убийцы обращается на его имущество, которое шло в пользу родственников убитого, за исключением части, следовавшей жене убийцы, вор должен был возвратить не только украденную вещь, но еще столько же, сколько эта вещь стоила, и т. д. Подобное же правило существовало и в Русской Правде относительно многих имущественных преступлений*(120). В этом законодательном памятнике ясно различается уголовный штраф (вира, продажа) и частное вознаграждение (головщина, урок)*(121); древнее учреждение "свод", путем коего потерпевший от преступления искал вознаграждения за вред, а также случаи потока и разграбления, когда из конфискованного имущества прежде всего удовлетворялся потерпевший, несомненно указывают на первенствующее значение частного вознаграждения пред уголовным наказанием в эпоху Русской Правды и уставных грамот (IX-ХIII в.)*(122). Явление это замечается и позднее, до конца XV в.; так, в случаях обвинения кого-либо в татьбе, разбое или душегубстве закон предписывает "на виноватом истцово доправити", а затем устанавливается уголовное наказание*(123); Судебник 1497 года запрещает выдавать истцу головою воров, разбойников, душегубцев, ведомых лихих людей, если они не в состоянии были вознаградить его, а предписывает казнить, из чего видно, что до этого запрещения частное удовлетворение потерпевшего имело первенствующее пред наказанием значение*(124).
§ 39. Дальнейшее, прогрессивное развитие нашего законодательства, подобно тому как и развитие всякого иного законодательства, выражается в постепенном усилении общественного элемента и ограничении прав потерпевшего в области суда и наказания за преступления, но в этом поступательном движении законодательства не забываются имущественные интересы потерпевших от преступления; они ревниво оберегаются законодателем. Образовавшееся в XVI в. различие между "розыском" и "судом" нисколько не изменило отношение государства к правам потерпевших от преступления, насколько это касалось имущественного их вознаграждения за вред и убытки; розыск, как это будет указано ниже, вполне обеспечивал эти права. Что касается древнего обвинительного процесса (суда), то по искам о вознаграждении за вред, причиненный преступлением, действовали здесь общие правила судебного разбирательства по гражданским делам. Число преступлений, подлежавших ведению Земского приказа, Судного и других учреждений, было довольно значительно, и компетенция этих учреждений нередко распространялась на такие преступления, которые при иных условиях обнаружения составляли предмет розыска*(125). Потерпевшие от преступления в обвинительном процессе имели право иска на общем основании для всех гражданских дел; подобное же право иска существовало и в розыскном или следственном процессе на основании особых правил, к изложению коих мы и перейдем.
§ 40. Соединение исков, в видах ускорения дел, вообще допускалось в рассматриваемый период истории русского права. Соединение это могло вытекать из тождества истца или ответчика, или имело основанием своим близкую связь между предметами исков, так, напр., иски об убытках большей частью соединялись с главными исками; соединение исков в последнем случае представлялось в то время настолько важным в практическом отношении, что в конце XVII в. состоялся указ (7 мая 1691 г.), которым категорически было запрещено отыскивать убытки отдельно от главного дела*(126). Относясь, таким образом, благоприятно к соединению исков вообще, законодательство XVI-XVII вв., конечно, не могло иначе относиться к этому в делах, которые подлежали ведению губных учреждений и Разбойного приказа; иск об убытках, вытекающих из преступления, в виде общего правила, соединялся с уголовным делом. Во всех относящихся до розыска законодательных памятниках, наряду с определением порядка розыска и наказания, встречаются определения, касающиеся частного вознаграждения: виновных подвергнуть наказанию и "истцов иск доправити" или "животы его отдати истцом в выть" или "животы их продати в выть" или "ей истцовы иски имати выти" или "что покрал, и то взяти из животов их" и т. д. - таковы стереотипные выражения исторических памятников XV-XVII вв.*(127)
Относительно удовлетворения "истцовых исков" в разбое и татьбе существовали подробные правила. "А животы разбойничьи и татиные оценя отдати в платежи истцом" - таково было общее, основное положение розыскного процесса*(128). Затем, для обеспечения интересов потерпевших, последние должны были письменно заявить о том в приказах, воеводам и губным старостам, а также представить подробную опись похищенного имущества ("в явках те свои животы описывати имянно")*(129); в связи с этим всякий обыск вел за собою, в виде общего правила, опись и наложение ареста на имущество обвиняемых в разбое и татьбе*(130).
§ 41. Удовлетворение потерпевших от разбоя или татьбы вменено было, на первых же порах при возникновении губных учреждений, в обязанность губным старостам: "А которых розбойников ведомых поймаете и обыскав их казните", читаем мы в Белозерской Губной Грамоте, "и тех бы розбойников подворья, животы и статки отдавали б естя тем людем, которых учините у собя в головах, а они б отдавали тем людем, которых те розбойники розбивали, в их иски; а сколко у которого розбойника животов возмете и раздадите исцем, и вы б то себе все писали на списки". Губные старосты обязаны были также, по показаниям обвиняемых, проверять путем обыска размеры вреда, причиненного преступлением, напр., в случаях пожара при разбое*(131).
Все разбойные дела решались на месте, и имущества лихих людей раздавались истцам, т. е. потерпевшим; в Москву сообщались только списки взятого у разбойников и розданного истцам имущества*(132). В то время как уголовное преследование возбуждается по почину общественной власти, ex officio, вознаграждение за вред составляло предмета частного иска потерпевших от преступления; "ведомому лихому человеку, по Судебнику, живота не дати, казните его смертною казнию. А будет из тех которому лихому истец, ино заплатити истцово из его статна"*(133). Условная форма определений закона относительно гражданского иска ("а будут в чем истцы"), часто встречающаяся в памятниках, указывает на то, что частное вознаграждение имело место в розыскном процессе только при наличности челобитной о том потерпевших, т. е. истцов, которые всегда могли примириться с виновным в его гражданской претензии; такое право, естественно вытекавшее из обвинительного начала частного иска, подтверждается в Новоуказанных статьях*(134).
§ 42. По общему правилу, право иска было личное, принадлежало лично потерпевшим от преступления, но в случаях неумышленного убийства крестьянина частное вознаграждение платилось "тому, у кого он человека убил", т. е. помещику, который являлся, таким образом, гражданским истцом*(135).
В челобитных большей частью определялась и цена иска, причем в исковую сумму входили не только непосредственный убыток, т. е. ценность похищенного имущества или потерянный доход, но также всякое взыскание, падавшее на истца вследствие преступления, так, напр., в случаях убийства истцы отыскивали кабальные и бескабальные долги убитого, так как платеж этих долгов падал на них*(136). При таком способе определения убытков цена иска часто преувеличивалась в челобитных, что вызвало недоверие законодателя и соответствующие меры к устранению чрезмерного увеличения цены иска; в видах чего размер частного вознаграждения определялся по показаниям с пытки обвиняемых в разбое ("и истцом в их иски то и правити, что розбойник сказал"), причем если обвиняемые не укажут, "что ... животов взяли" или дадут неполное в этом отношении показание, то размер частного вознаграждения принимался в половину или в четверть того, который указан в челобитных истцов ("и тем истцам по их челобитным указывати в четверть их исков"*(137).
§ 43. По делам уголовным, подлежавшим ведению губных учреждений, в рассматриваемый период истории русского права действовало правило личной ответственности за преступления, но действие этого правила не распространялось на имущественную ответственность по искам, вытекавшим из преступления; наследники виновного отвечали по искам за умерших ("а которые задворные люди помрут, и тех людей в выти продавати животы"*(138), дети боярские, приказные люди, дворяне, т. е. землевладельцы, отвечали за своих дворовых*(139). В имущественной ответственности по искам потерпевших следует различать ответственность, вытекавшую непосредственно из виновности лица, и ответственность, имевшую отчасти полицейский, отчасти карательный характер. По всем уголовным делам, которые разрешались розыскным или следственным порядком, в виде общего правила, допускался гражданский иск потерпевших от преступления, причем ответчиками по иску признавались: во-первых - главные виновники или лица, принимавшие непосредственное участие в совершении преступления, а именно - виновные в душегубстве, разбое, татьбе, поджоге, мошенничестве, открытом похищении имущества, самосуде или самовольной расправе с крестьянами, насильственном освобождении находящихся под стражею, растрате арестованного у татей и разбойников имущества и в прочих преступлениях*(140), и во-вторых-пособники, виновные в указании места и удобного момента для совершения преступления ("подводя") или в охранении преступника от опасности во время совершения преступления ("понаровка"), а также пристанодержатели ("стань" и "приезд"), укрыватели, виновные в недонесении и приеме краденных или награбленных вещей ("поклажея")*(141). Все указанные выше лица платили "выть" "в истцовы иски", по выражению памятников.
Но, обеспечив частное вознаграждение потерпевших в случаях непосредственного участия в совершении преступления и прикосновенности, законодатель рассматриваемого периода истории русского права стремится оградить интересы потерпевших там, где, вследствие нарушения со стороны известных лиц служебных или общественных обязанностей, виновные избегают или могли бы избежать суда и наказания; так, кроме уголовного наказания, имущественную ответственность по гражданскому иску несли следующие лица: а) недельщики и губные целовальники, виновные в "понаровке", т. е. отпустившие "по посулом" татя или разбойника ("и на том недельщике истцов иск доправити, да его же бити кнутом, да вкинути в тюрьму"*(142); б) недельщики, виновные в отдаче татя на поруки "без докладу, без боярского" или "недоложа боярина и без дьячья ведома"; виновный платил "истцов иск вдвое", т. е. в двойном размере*(143); в) воеводы, приказные люди и губные старосты, виновные в самовольном (без Государева указу) освобождении из тюрем воров, татей, разбойников и душегубцев ("губным старостам за то чинити жестокое наказание, бити их кнутом нещадно, да на них же за тех воров истцам правити выти"*(144); г) те, кто слышали крики и вопли разбиваемых людей и не помогли или отказались идти в погоню. Здесь мы имеем древнейший вид общественного преследования преступления; первоначально неисполнение означенной обязанности имело последствием лишь платеж "выти", но со времени Уложения виновные, кроме того, подвергались наказанию (и на тех людех за выдачку и за ослушание имати выти и чинити жестокое наказание, бити кнутом нещадно*(145); д) обыскные люди за неправильный обыск. Обыскные люди, как известно, несли полицейские обязанности по розыску "лихих людей" и всякое нарушение этих обязанностей, кроме наказания, имело своим последствием частное вознаграждение за вред, причиненный неправильным обыском ("и на тех объискных людех...имати на Государя пени за лживые объиски... десятого человека бити кнутьем... А что кому истцу или ответчику от лживых объисков учинится убытка и пропеты и волокиты, и то все велети доправити на тех же людех, кто в объиску солжет, и отдати тому, кому те убытки учинятся")*(146); е) местные жители, укрывшие татя или разбойника или оговорного человека (и на тех людех на всех, кто того вора укрывал, правити на Государя пеня по указу, а истцом выти"*(147).
Во всех указанных выше случаях частное вознаграждение имеет отчасти полицейский, отчасти карательный характер, особенно там, где оно устанавливается в двойном размере; законодатель, как это видно из текста некоторых статей источников, обеспечивая интересы потерпевших от преступления, имел в то же время в виду достижение путем "выти" известных общественных целей*(148). Независимо от того, во многих случаях нарушение общественных или служебных обязанностей влекло за собой лишь одно частное вознаграждение потерпевших, что еще с большей очевидностью подтверждает указанное выше значение "выти"; так, по иску потерпевших отвечали: поручители за оговорного человека, взятого ими на поруки, "потому что за их порукою воровал"; поручители, не представившие "на срок к языку на очную ставку" взятого ими оговорного человека; помещики, не представившие в суд своих людей; лица, купившие вещи, добытые преступлением без поруки; лица, виновные в том, что, приняв к себе на жительство лихих людей другой губы, не заявили о том губным старостам; виновные в сопротивлении при выемке поличного; избиратели, выбравшие губного целовальника, оказавшегося впоследствии виновным в отпуске разбойников или татей или в растрате их имущества; тюремные сторожа и целовальники, а за несостоятельностью их - губные старосты и уездные люди, за слабый надзор за тюремными сидельцами, вследствие чего "из тюрмы воры уходят"*(149).
В случаях соучастия действовало правило о солидарной ответственности всех соучастников по иску потерпевших; поэтому, если по обвинению в разбое отыскана лишь половина соучастников, то наличные обвиняемые отвечали сполна "в истцовых искех". Если же впоследствии открывались прочие сообщники, "а истцов им не будет", то вытные деньги в прежнем размере брались в казну*(150).
§ 44. Частное вознаграждение потерпевших от преступления было вообще последствием обвинительного приговора по уголовному делу, но не всегда; в некоторых случаях, напр., в случае побега виновного, удовлетворение потерпевшего предшествовало суду и наказанию виновного*(151), затем, все так назыв. нерешительные приговоры, имевшие место в розыске в случае противоречия доказательств и отсутствия собственного сознания, влекли за собой частное вознаграждение; так, напр., если обыск "лихует" обвиняемого, а с пытки последний не повинется, то он заключался пожизненно в тюрьму (до Государева указу) и платил выть*(152).
С другой стороны, оправдательный приговор, на сколько он допускался розыском, не всегда соединялся с отказом в гражданском иске; если на обыске одобрят, обвиняемый дается на чистую поруку с записью, "что ему впредь не красти и не розбивати" и, получая обратно свое имущество, платит выть (а по язычной молке в истцовы иски взяты на нем выть, а животы его роспечатав отдати ему"*(153). Почему оправданный по уголовному обвинению тем не менее подлежал имущественной ответственности по частному иску? Объясняется это, вероятно, тем, что показание с пытки (язычная молка), недостаточное само по себе для уголовного обвинения, признавалось совершенно достаточным доказательством по отношению к гражданскому иску; там, где не было этого показания, обыск, на котором обвиняемого "одобрят", исключал всякую имущественную ответственность по иску потерпевших*(154).
§ 45. Всякий обыск, как замечено было выше, вел за собой опись и наложение ареста на имущество обвиняемых; это была предварительная мера обеспечения могущего быть взыскания с виновных. Имущество обвиняемых, за вычетом "выти", или отбиралось в казну, или возвращалось виновным*(155); первое - составляло общее правило относительно казненных разбойников, татей и прочих преступников в розыскном или следственном процессе, выраженное в Уставной книге Разбойного приказа: "которых разбойничьих животов, за исцовою вытью, останется, и те досталные животы оценя продать на государя"*(156). Поэтому, в интересах фиска, в случае недостатка имущества разбойников для удовлетворения истца, предписывалось, по выражению памятников, "того истцу из иных разбойничьих животов не давати, и на вытчикех иных разбоев того недостатка не розводити"*(157), т. е. общественная власть не принимала на себя удовлетворение частных истцов, и размер вознаграждения в каждом конкретном случае строго ограничивался имуществом виновного и лиц за него ответственных.
Но кроме "выти", в смысле определенного вычета из имущества виновных для удовлетворения потерпевших, в XVI-XVII вв. известны были еще и другие способы частных взысканий, которые всецело падали на личность виновного. Сюда, прежде всего, относится выдача головою до искупа, которая была весьма распространенной формой гражданских взысканий в рассматриваемый период истории нашего права и состояла во временной отдаче несостоятельного ответчика в работу истцу; это несвободное состояние продолжалось до тех пор, пока обвиняемый или ответчик не отрабатывал определенного денежного взыскания. Выдача головою, как мера гражданских взысканий, применялась только к лицам низших сословий. Перед выдачей истец давал поручную запись в том, что ему выданного человека не убить и не изувечить; должники выдавались с женою и детьми и заработная плата мужчинам таксируется по 5 рублей, женщинам по 2 1/2, детям свыше 10 л. по 2 рубля в год*(158). Выдача головой имела место не только в делах гражданских, но и в уголовных, производившихся розыском: "А не будет у которого татя столко статков, чем истцово заплатити", по Судебнику, "ино его бив кнутьем, да истцу в его гибели выдати головою, на правеж, до искупа"; равным образом, по Уложению, жена и дети, знавшие о хранении в доме похищенного имущества, в случае несостоятельности (а будет бедны и заплатите нечим), отдавались истцу головой, "покаместа отработаются", причем работа женщины таксируется "по полутретья рубли"*(159). Затем, личное взыскание по иску потерпевших от преступлений выражалось в выдаче убийцы с женою и детьми, иногда и со всем имуществом, вместо убитого; этот способ взыскания применялся в случаях неумышленного убийства и касался исключительно лиц несвободного состояния. Крестьянин или "боярский человек", совершивший неумышленное убийство (в драке, пьяным делом), выдавался, после наказания кнутом, с женою и детьми, потерпевшему, т. е. тому, "у кого он человека убил"; потерпевший мог отказаться принять убийцу вместо убитого, и тогда он или получал пятьдесят рублей с того, "у кого тот убийца служит" (в случае убийства между боярскими людьми), или выбирал любого из числа крестьян, принадлежавших помещику убийцы, взамен убитого*(160).
§ 46. Указанное выше отношение между розыском и судом продолжает существовать в ХVIII в., а вместе с тем остается без существенных изменений положение вопроса о вознаграждении за вред, причиненный преступным деянием. Вследствие усиления следственных или розыскных начал вообще в процессе, граница, отделявшая розыск от суда, все более и более суживается, и древний обвинительный процесс теряет свои особенности, приближается к розыску; при этих условиях, не могло быть, конечно, разграничения уголовных и гражданских дел в современном значении этого слова тем более, что в законодательстве первой четверти прошлого столетия обнаруживается весьма определенное стремление объединить процесс, установить одну общую форму судебного разбирательства для всякого рода дел - как уголовных, так и гражданских. Петр Великий, как известно, колебался в выборе между двумя формами процесса. Первоначально, будучи недоволен сложными состязательными формами "суда", он повелел указом 21 февраля 1687 г., "суду и очным ставкам не быть, а ведать все дела розыском"*(161), но розыск, в качестве общего для всех дел процессуального порядка, является здесь в несколько измененном виде, занимает как бы среднее место между розыском XVI-XVII вв. и судом или обвинительным процессом. С изданием Воинского устава 1716 года, который был проникнут всецело следственным началом, всякое различие в законе между гражданскими и уголовными делами исчезает, так как по указу 10 апреля 1716 года "краткое изображение процессов" введено во все судебные места "для всех правителей земских"*(162). Вскоре обнаружились темные стороны исключительного господства розыскного или следственного порядка для всех судебных дел, а потому в законодательстве происходит крутой поворот: указом 5 ноября 1723 года, "о форме суда", вместо розыска, для всех дел восстанавливается древний обвинительный или состязательный процесс, с некоторыми изменениями в смысле усиления активной роли судьи и ослабления состязательного начала процесса. По словам указа, "не надлежит различать (как прежде бывало) один суд, другой розыск, но токмо один суд"; суд по форме установлен был по всем делам, за исключением дел об измене, "злодействе", оскорблении Величества и бунте*(163). Но спустя год, Военная коллегия разъяснила, что форма суда должна относиться только к партикулярным делам, а не к доносительским и фискальным, "понеже в той форме упоминается более о челобитчиках и ответчиках"*(164); затем, в следующем 1725 году, 3 мая, уже после смерти Петра Великого, Сенат ввиду того, что "в некоторых судебных местах о злодействе изображенное слово в 5-м пункте толкуют разным образом и от того происходят в судах непорядки", счел необходимым изъяснить, что под "злодейством" следует понимать убийство, разбой и татьбу, когда виновные "пойманы будут или с поличным приведены"*(165). По делам этого рода восстановлен был этим законом следственный порядок или розыск.
Все попытки законодателя установить единство процессуальных форм, таким образом, в конце концов привели к тому же соотношению двух основных форм нашего процесса ("розыск" и "суд"), какое существовало и раньше, до конца XVII в. Неудача, постигшая все законодательные мероприятия в указанном направлении, помимо логической, внутренней их несообразности, находит свое объяснение, главным образом, в глубоком консерватизме тогдашней судебной практики, которая, будучи всецело проникнута традициями Московского законодательства, продолжала крепко держаться прежнего разграничения двух главных форм судопроизводства. "Нет никакого сомнения, замечает г. Дмитриев, что в течение всего XVIII столетия, при неполноте последних указов Петра Великого, судьи постоянно обращались ко всем предыдущим законам. Таким образом, судебная практика, не признаваемая законодательством, продолжала свою работу и мало-помалу почти возвратилась к старинному процессу"*(166). Старинный же процесс, как указано выше, не знал различия уголовных и гражданских дел в том смысле, как понимает его современное право. Различие это впервые устанавливается в Учреждениях о губерниях 1775 года; Екатерина II "отказалась от мысли об одном процессе для уголовных и гражданских дел, к осуществлению которой так бесплодно стремился Петр В. Учреждением двух палат гражданского и уголовного суда она положила прочное основание обособлению процесса гражданского и уголовного"*(167). Последующее наше законодательство представляет дальнейшее развитие начала разделения гражданской и уголовной юрисдикции.
§ 47. Законодательство XVIII в. до Учреждения о губерниях не внесло почти ничего нового в интересующий нас вопрос о вознаграждении за вред, причиненный преступлением. Положение вопроса в общем остается без изменения; в тех уголовных делах, которые разрешались "судом по форме", потерпевший пользовался правами истца на общем для всех гражданских дел основании, а в следственном или розыскном процессе по делам о "злодействе" и прочих более важных преступлениях допускалось соединение исков, так как, с одной стороны, Уложение царя Алексея Михайловича сохраняло свою силу, с другой - в законодательстве XVIII в. мы не только не находим ничего говорящего в пользу отмены соединенного производства, а напротив - прежний порядок подтверждается в целом ряде узаконений. В наказе сыщику 30 ноября 1710 г. о поимке воров и разбойников повторяется прежнее требование относительно описи и ареста имущества преступников и продажи его, "в исцовы иски и пошлины"*(168); указом 10 февраля 1765 года предписывается все похищенное на разбоях и татьбах возвращать "по законам тем, кому надлежит", причем устанавливается правило, по которому "раскаявшийся злодей повинен отдать только то, что у него еще налицо есть и не истрачено", "а в прочем повинны ответствовать его бывшие товарищи, становщики и пристанодержатели"*(169). В рассматриваемый период законодатель по-прежнему вынужден был бороться с постоянным стремлением истцов увеличивать в исках размер вреда, причиненного им преступлением. Указ 22 августа 1765 года вызван тем, что "по татиным и разбойным делам большей частью истцы, льстя себя взысканием с других вытей... стараются при таковых случаях приписать свои иски"; этим указом предписывается впредь "никаких вытей не взыскивать, а довольствоваться истцам тем, что покраденных вещей будет найдено и возвращать обиженным, а недостающее же число взыскивать с тех только одних, кто воров и разбойников заведомо держали и об их воровстве знали", а также с тех, "кто воровские пожитки заведомо покупал"*(170). Ограничивая имущественную ответственность по искам потерпевших исключительно кругом виновных в преступлении и прикосновенных к нему, означенный указ освобождает от ответственности селения, к которым принадлежали виновные, и тем самым вносит существенную поправку в предшествующие узаконения, очищает чисто юридическую сферу гражданской ответственности по искам о вознаграждении от примесей полицейского характера.
§ 48. Правила о вознаграждении за вред и убытки, причиненные преступлением, действовавшие в прошлом столетии, изложены в известной системе в проектах Уложения 1754-66 гг.*(171) Соединенное производство уголовного и гражданского исков, вытекающих из преступления, составляет общее правило в проектах; "все разбойные и татиные пожитки оценя, отдавать в платеж истцам", или "что покрал, и то взять из животов его и отдать истцам в выть" или "краденное возвратить", или "а иск и приключившийся от того (зажигательства) убытки, взяв из его, зажигателя, и помощников его имения, отдать обидимому", или "а похищенное им, взыскав из имения его, отдать в казну" (в преступлениях, связанных с нарушением казенного интереса)*(172) - таковы выражения, часто встречающиеся в этом историческом памятнике и указывающие на то, что вознаграждение за вред и убытки было обыкновенным последствием суда и наказания. В проектах существует даже особая глава, имеющая предметом своим "расположение вытей", т. е. частное удовлетворение потерпевших (глава 37); правила, изложенные в этой главе, основаны главным образом на постановлениях Соборного Уложения 1649 г. и Новоуказных статей 1669 г. с весьма незначительными изменениями; по ст. 11, извлеченной из губернаторской инструкции: "которые люди, ведая подлинно, где воры или разбойники пристани имеют, а о том, где надлежит, не известят, и за то на них править выти". Иск о вознаграждении за вред и убытки в уголовном суде ("розыск, то есть следствие") допускался только при наличности вины и наказания виновного, а потому, "когда по сыску окажется, что какое сожжение произошло не с умыслу или хитрости и злобы, но токмо от несмотрения, оплошности и лености", предписывается по проекту "виновным никакого истязания не чинить, а для взыскания учинившихся кому от того убытков велеть ему ведаться гражданским судом"*(173). Относительно прекращения гражданского иска примирением, в проектах сохраняет свою силу постановление Новоуказных статей (ст. 71); по выражению составителей проектов, "по розыскным делам мировых челобитен" "ни в чем и ни от кого не принимать", за исключением того случая, когда "кто в иску своем помириться пожелает, что и дозволяется"*(174).
§ 49. Допущение соединенного производства уголовного и гражданского исков в законодательстве нашем со времени Учреждения о губерниях до Свода Законов-не подлежит сомнению. В пользу этого говорят, кроме традиций судебной практики, некоторые частные узаконения за указанный период времени. В указе Екатерины II "о суде и наказании за воровство разного рода" 3 апреля 1781 г. в одних и тех же определениях устанавливаются наказание и вознаграждение за вред и убытки, как два тесно связанные между собою последствия преступления*(175). По указу 1815 г., 30 июня, об оставлении без дальнейшего производства дел, подходящих под Всемилостивейший Манифест, делается исключение для тех дел, "которые заключают в себе иск частных лиц или ущерб казенного интереса," затем, по поводу возникшего на практике сомнения, как поступать ввиду Манифеста 22 августа 1826 года по тем уголовным делам, которые содержат в себе претензии частных лиц за причиненные кражей убытки, состоялся указ 24 марта 1827 года, которым предписывается "не прекращать по Всемилостивейшему Манифесту рассмотрения таких следствий, кои заключают в себе частные иски, и не обращать оных к гражданской форме, а оканчивать в установленных судебных местах тем же порядком, коим те дела начаты"*(176). Указом 30 января 1825 года подтверждается постановление, выраженное в ст. 69, 71 и 73 гл. XXI Уложения 1649 года о вознаграждении за вред и убытки только в случаях неумышленного убийства, так как "в ст. 72 (уложения), где положена казнь за умышленное убийство, о вознаграждении ничего не сказано"*(177); в законе 20 ноября 1825 г. идет речь о преступниках, приговоренных на заводские работы "для заработания покраденного и удовлетворения истцов", а в законе 5 февраля 1830 г.-о допущении в уездных судах и равных им инстанциях подсудимых и участвующих в делах уголовных и следственных к слушанию экстрактов и рукоприкладству под оными"*(178), при чем из позднейших узаконений видно, что "под участвующими" в деле лицами следует понимать "подсудимых и истцов"*(179). Относительно взысканий по искам о вознаграждении за вред и убытки состоялся целый ряд узаконений в рассматриваемый период истории нашего законодательства.
Выдача головою, как способ гражданского взыскания, отменена была еще Петром Великим, указом 15 июля 1700 года, но с течением времени вновь была восстановлена; указом 1736 года предписывается несостоятельных должников отдавать на выкуп частным лицам, а за отсутствием охотников-ссылать*(180). Подобное же явление наблюдается относительно выдачи головой, как способа взыскания по иску за вред и убытки, проистекающие от преступления. Императрица Екатерина II делает попытку заменить выдачу головой в уголовных делах иною формою гражданского взыскания; по закону 3 апреля 1781 г, о суде и наказании за воровство разных родов, виновный в краже или мошенничестве отдавался в рабочие дома, где, по выражению закона, "ему работать, дондеже заплатит то, что украл, и шесть процентов выше тому, у кого украл" или "что смошенничал, чье было"; в некоторых случаях, напр., "за обе кражи", виновный, кроме наказания плетьми и частного вознаграждения, в означенном размере, должен был отработать еще "столько же в рабочий дом"*(181). На практике вскоре обнаружились неудобства установленного порядка взыскания, так как виновные в краже или мошенничестве нередко для отработки ничтожной суммы (в один или два рубля) подвергались тягостной и изнурительной пересылке в губернские города; для устранения этого неудобства состоялся указ 22 февраля 1804 года, предписывающий прекратить пересылку в губернский город арестантов, осужденных за кражу ниже 20 рублей, и "употреблять их в самых тех городах на общественные работы", а при отсутствии таковых "отдавать их партикулярным жителям" "для отработки требуемой суммы"*(182). Но этим указом не разрешался тот случай, когда никто не согласится взять арестанта для заработков или когда присужденный к заключению в рабочем доме оказывается неспособным к работе; случаи эти разрешаются в последующих узаконениях, так, по закону 20 ноября 1825 г., если присужденных "для заработания покраденного в удовлетворение истцов" "ни помещики, ни сторонние люди, ни истцы принять в услугу и к заработанию не согласятся", то истцам предоставляется "довольствоваться тем, сколько покраденного будет найдено, или сколько из имения преступника взыскать будет возможно", а по закону 5 апреля 1829 года устанавливается правило, по которому в случае отказа частных лиц взять осужденного для заработков он отсылается в рабочий дом, где таковой имеется, а по уездным городам на городские работы; если же присужденный к работам окажется, по освидетельствовании, неспособным к работе, то истцам предписывается "довольствоваться взятием отыскавшегося у него имения"*(183). По закону 8 августа 1818 года, вознаграждение натурой в случаях убийства крестьян заменяется взысканием определенной за рекрута цены - в 2 т. рублей; по поводу одного частного случая Государственный Совет признал вознаграждение натурою за убитых крестьян "не всегда удовлетворяющим потери", "иногда разорительным для удовлетворителей и чрезмерно тягостным для тех людей, кои, вследствие сего, будучи отдаваемы в вознаграждение, отлучаются безвинно от домов и семейств своих"*(184).
§ 51. В Своде Законов собрано и отчасти систематизировано все предшествовавшее законодательство, а потому в нем нет существенных изменений по занимающему нас вопросу. Общее положение Свода Законов то, что виновный, сверх наказания, должен вознаградить произошедшие от преступления казенные или частные убытки*(185). Удовлетворение обиженных "в ущербах их по делам уголовным" составляет одну из составных частей приговора уголовных судов и "определяется на том же основании, как и по делам гражданским"*(186); в случаях разбоя и кражи, говорит закон, "надлежит удовлетворить потерпевших"*(187). Затем, выражения: "иск", "истцы", очень часто встречаются в XV т. Свода Законов, причем содержание относящихся сюда статей не оставляет никакого сомнения в том, что истцами в делах уголовных признавались потерпевшие от преступления имущественный ущерб и заявившие их гражданскую претензию в уголовном суде*(188). Если уголовное дело начинается по жалобе потерпевшего, то последний, в качестве истца, должен подробно описать: какой именно вред причинен ему преступлением, что у него похищено и на какую сумму; всякое увеличение в иске действительного ущерба запрещается под опасением потери "всего иска". Равным образом обвиняемый в разбое или воровстве подробно допрашивается о том, что именно им похищено и куда оно девалось; показания эти, по Своду Законов, изд. 1832, записываются особыми статьями "в особо приготовленную для сего, прошнурованную книгу"*(189). "Истцы, понесшие убыток от деяния пойманного преступника", признаются прикосновенными к делу лицами и в качестве таковых не допускаются к свидетельству под присягою*(190); они до известной степени пользуются правами стороны, так, "свидетели приводятся к присяге при следователе, при обвиняемом и при истце,", "если он при деле находится", истец и ответчик, далее, могут с судейского согласия освободить свидетеля от присяги*(191), "истцы в уголовных делах" допускаются, наравне с подсудимым, к прочтению записки и рукоприкладству*(192).
Иск о вознаграждении за вред и убытки, причиненные преступлением, по Своду Законов, может быть прекращен примирением сторон; потерпевший, по словам закона, может примириться с ответчиком в иске, но сей мир не прекращает ни следствия, ни суда уголовного в отношении самого преступления, т. е. права потерпевшего в этом случае строго ограничиваются сферою его частных интересов. В частности, относительно удовлетворения потерпевших, по Своду, действовали следующие правила: а) опись имущества обвиняемых в разбое или воровстве по-прежнему составляет одну из обязанностей, возложенных законом на лиц, производивших следствие, причем похищенное имущество должно быть оценено специальными ценовщиками или сведущими людьми на основании особо указанных в законе правил; б) восстановление вещи в состояние, предшествовавшее преступлению, или реституция, имеет место, по Своду, до суда, по распоряжению местной полиции, которая обязывается законом тотчас, по приведении в известность события, возвращать "то, что у кого отнято и еще налицо имеется", за исключением вещей, служащих по делу вещественным доказательством; в) взыскание по иску обращается на имущество виновных в совершении преступления, но если этого имущества недостаточно было для удовлетворения истцов, то взыскание обращалось на тех, "кои разбойников держали, об их воровстве знали и кои заведомо воровские пожитки покупали"; г) при недостаче имущества главных виновников и так называемых прикосновенных "с других людей, виною и ведением не изобличенных", взыскивать выть запрещается; д) при отсутствии собственника похищенного он вызывается чрез публикацию, причем в случае неявки его в срок нетленные вещи, как-то: металлы, драгоценные камни, отдаются в казну на хранение, а тленные вещи, как-то: платье, меха и проч., также лошади и скотина продаются с публичного торга и вырученные деньги обращаются в Приказ Общественного Призрения и е) в случае несостоятельноси, виновные в краже или мошенничестве отдаются для заработания присужденной суммы в рабочие дома, а где их нет - частным лицам или употребляются на городские работы*(193). Изложенные правила указывают, что основанием ответственности по иску о вознаграждении за вред и убытки служит, по Своду Законов, только вина обвиняемого; там, где нет вины, нет места имущественной ответственности лица. Правила об ответственности прикосновенных к преступлению изменяются; по Своду Законов, взыскание по иску о вознаграждении падает прежде всего на имущество главных виновников, и только в случае недостачи этого имущества отвечают по иску прикосновенные к делу лица.
§ 52. Постановления нашего законодательства относительно гражданского иска, вытекающего из преступления, по Своду Законов, были разбросаны и отличались отсутствием какой-либо определенной системы; в этих постановлениях, по словам редакторов Судебных Уставов 20 ноября 1864 года, не было "положительных и ясных правил как о соединении иска о вознаграждении за вред и убытки с производством уголовным, так и об обращении оного к порядку гражданскому"*(194). Вследствие этого недостатка соединение уголовного и гражданского исков чрезвычайно редко встречалось на практике, и вознаграждение за вред, причиненный преступлением или проступком, рассматривалось большей частью в порядке гражданского судопроизводства*(195). Уложение о наказании 1845 года и правила о вознаграждении за вред и убытки 21 марта 1851 года, вошедшие целиком в X т. I ч. Свода Законов (ст. 609-689), ничего не внесли в наше законодательство в смысле выяснения процессуальной стороны вопроса; правила соединенного производства уголовного и гражданского исков оставались столь же неопределенными, как и раньше. Ввиду указанного положения вопроса необходимо было при реформе нашего процесса установить точные правила относительно порядка разрешения гражданского иска, вытекающего из преступления; задача эта, в общем, вполне успешно выполнена составителями Судебных Уставов 20 ноября 1864 года. Устанавливая, "согласно указаниям наших законов и всех лучших законодательств иностранных", соединенное производство уголовного и гражданского исков, вытекающих из преступления, редакторы Судебных Уставов исходили из тех соображений, что, в противном случае, "нередко одно и то же дело рассматривалось бы два раза, сперва о самом преступлении или проступке, потом - о вознаграждении за причиненные им вред и убытки", что повело бы за собою замедление дела, "ибо суд гражданский не мог бы приступить к рассмотрению дела до совершенного окончания уголовного производства о самом преступлении или проступке, давшем повод к иску о вознаграждении"*(196). Таким образом, соединение исков установлено в действующем законодательстве в видах ускорения производства дел.
Соединенное производство уголовного и гражданского исков, вытекающих из преступления, допускалось в течение всей истории нашего законодательства с XV столетия; с этой стороны, Судебные Уставы, допуская соединенный процесс, остаются на почве национального права, не вносят ничего принципиально нового. Но, сохранив общее начало, искони установленное в нашем законодательстве, и усвоив себе систему французского судопроизводства, Судебные Уставы установили более или менее точные правила относительно вознаграждения за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком.