§ 7. Принцип свободы договора
1. Нормативное содержание принципа свободы договора включает ряд правил. Первое из них сводится к свободному выбору вида заключаемого договора.
Свобода договора предполагает усмотрение сторон в определении его условий, кроме случаев, когда содержание соответствующего условия предписано законом или иными правовыми актами. Договор должен соответствовать обязательным для сторон правилам, установленным законом и иными правовыми актами, предусмотренными так называемыми императивными нормами, действующими на момент его заключения.
Императивные нормы представляют собой ограничение права на свободу договора. Одним из основных вопросов частного права является определение оптимального соотношения между свободой усмотрения сторон в определении условий договора и императивными нормами, составляющими элемент публичного экономического порядка. Понятно, что чем интенсивнее государство занимается законодательной регламентацией договорных условий, тем меньше остается договорной свободы.
ГК РФ определяет соотношение закона и договора в ст. 421-422, но при этом не указывает, где же находятся границы свободы договора, за пределы которых законодатель заступать не вправе. Означает ли это, что данная проблема вообще не урегулирована в российском законодательстве? Отнюдь нет.
Проблема соотношения закона и договора является одним из аспектов государственного вмешательства в рыночную экономику *(244). Пределы законодательного регулирования договорных отношений посредством императивных норм приобретают в силу этого конституционно-правовое значение и регламентируются конституционным правом на основе принципа недопустимости чрезмерных, непропорциональных конституционно значимым целям ограничений права на свободу договора (ч. 3 ст. 55 Конституции РФ). Как и всякое основное право, право на свободу договора *(245) имеет основное содержание, или сущность, т.е. основные правомочия, на которые в любом случае не вправе посягать законодатель. Посягнув на них, он "перейдет черту", и с точки зрения ч. 2 ст. 55 Конституции России такое регулирование будет означать издание закона, отменяющего или умаляющего право на свободу договора, что запрещено Конституцией. Понятие основного содержания прав и свобод, пределов их допустимых ограничений не используется в доктрине гражданского права. Они являются частью правового инструментария конституционного права. С этим выводом можно было бы не согласиться, если иметь в виду положение ч. 2 п. 2 ст. 1 ГК РФ, в соответствии с которым гражданские права могут быть ограничены на основании федерального закона и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Казалось бы, эта норма ничем не отличается от предусмотренной в ч. 3 ст. 55 Конституции России, если бы не расширение возможности ограничивать гражданские права не только федеральным законом, но и на основании федерального закона, что означает возможность введения ограничений даже подзаконными актами. Этой открытой ГК России возможностью воспользовался Президент РФ, издав Указ от 20 декабря 1994 г. N 2204 "Об обеспечении правопорядка при осуществлении платежей по обязательствам за поставку товаров (выполнение работ или оказание услуг)" *(246), устанавливающий, что в договорах на поставку товаров должен указываться срок их оплаты. Причем вне зависимости от усмотрения сторон договора этот срок не может превышать трех месяцев с момента фактического получения товаров (выполнения работ, оказания услуг). По всей видимости, это положение Указа о сроке оплаты противоречит Конституции РФ.
2. Исследуя вопрос о конституционности ст. 29 Федерального закона "О банках и банковской деятельности" *(247) в связи с жалобами граждан, Конституционный Суд показал, что осуществляя правовое регулирование отношений между банками и гражданами-вкладчиками, законодатель должен следовать определенным конституционным принципам *(248).
Фабула дела
Граждане Веселяшкины и Н.П. Лазаренко заключили договоры срочного банковского вклада с коммерческими банками. По условиям этих договоров предусматривалась обязанность банков выплачивать гражданам процентную ставку по вкладу в размере 4,5% в месяц и право банка в одностороннем порядке снижать эту ставку.
В связи с тем, что коммерческие банки в одностороннем порядке снижали ставку, граждане обратились с иском в районные суды, которые отказали им в удовлетворении их требований, сославшись на ч. 2 ст. 29 Федерального закона "О банках и банковской деятельности".
В своих жалобах в КС РФ граждане просили проверить конституционность ч. 2 ст. 29 указанного Закона. По мнению заявителей, ее положение, позволяющее банку на основании заключенного договора снижать в одностороннем порядке процентные ставки по срочным вкладам граждан, нарушало конституционное право на равенство (ст. 19, ч. 1, и ст. 55, ч. 3, Конституции РФ).
Рассматривая данное дело, Конституционный Суд сформулировал свои представления о содержании конституционной свободы договора.
Конституционный Суд пришел к выводу, что есть ряд конституционных положений, связанных с регулированием имущественных отношений между банками и гражданами-вкладчиками. Наиболее важными из них являются: конституционный принцип свободы экономической деятельности (ст. 8, ч. 1), основные права на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности (ст. 34, ч. 1), право частной собственности (ст. 35), а также вытекающая из смысла этих конституционных положений конституционная свобода договора.
При этом положения ч. 1 ст. 34 Конституции РФ имеют отношение как к банкам, которые осуществляют предпринимательскую деятельность, так и к гражданам-вкладчикам, которые, делая вклады в банках, осуществляют "иную не запрещенную законом экономическую деятельность". В данном Постановлении Конституционный Суд впервые обратился именно к этому конституционному праву - праву осуществлять не запрещенную законом экономическую деятельность, не являющуюся предпринимательской.
Наиболее важное значение имеет обоснование того, что принцип свободы договора является не только правовым принципом гражданского права, но и конституционно-правовой категорией. В этом качестве конституционно-правовая свобода договора должна учитываться не только при правовом регулировании имущественных отношений, являющихся предметом гражданского права, но и отношений, относящихся к предмету земельного, трудового, горного и других отраслей права.
Конституционно-правовая свобода договора выводится Конституционным Судом из смысла конституционных норм, определяющих меру свободы человека в экономической сфере.
Однако конституционная свобода договора не является абсолютной, она не должна приводить к отрицанию или умалению других общепризнанных прав и свобод (ст. 55, ч. 1, Конституции РФ) и может быть ограничена федеральным законом, однако лишь в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, прав и законных интересов других лиц (ст. 55, ч. 3, Конституции РФ).
В качестве способов ограничения конституционной свободы договора на основании федерального закона предусмотрены, в частности, институт публичного договора, исключающего право коммерческой организации отказаться от заключения такого договора, кроме случаев, установленных законом (ст. 426 ГК РФ), а также институт договора присоединения, требующего от всех заключающих его клиентов-граждан присоединения к предложенному договору в целом (ст. 428 ГК РФ).
К таким договорам присоединения, имеющим публичный характер, относится и договор срочного банковского вклада, заключаемого банком с гражданами (п. 2 ст. 834 ГК РФ), условия которого в соответствии с п. 1 ст. 428 ГК РФ определяются банком в стандартных формах. В результате граждане-вкладчики как сторона в договоре лишена возможности влиять на его содержание, что является ограничением свободы договора и потому требует соблюдения принципа соразмерности, в силу которого гражданин, как экономически слабая сторона в этих правоотношениях, нуждается в особой защите своих прав, что влечет необходимость в соответствующем правовом ограничении свободы договора и для другой стороны, т.е. для банков.
Возможность отказаться от заключения договора банковского вклада, внешне свидетельствующая о признании свободы договора, не может считаться достаточной для ее реального обеспечения гражданам, тем более когда не гарантировано должным образом право граждан на защиту от экономической деятельности банков, направленной на монополизацию и недобросовестную конкуренцию, не предусмотрены механизмы рыночного контроля за кредитными организациями, включая предоставление потребителям информации об экономическом положении банка, и гражданин вынужден соглашаться на фактически диктуемые ему условия, в том числе на снижение банком в одностороннем порядке процентной ставки по вкладу.
Конституционный Суд обратил внимание и на то, что, осуществляя правовое регулирование отношений между банками и гражданами-вкладчиками, законодатель должен следовать ст. 2 и 18 Конституции РФ, в соответствии с которыми признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина является обязанностью государства. При этом исходя из конституционной свободы договора, законодатель не вправе ограничиваться формальным признанием юридического равенства сторон и должен предоставлять определенные преимущества экономически слабой и зависимой стороне с тем, чтобы не допустить недобросовестную конкуренцию в сфере банковской деятельности и реально гарантировать в соответствии со ст. 19 и 34 Конституции РФ соблюдение принципа равенства при осуществлении предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности. Используя договор срочного банковского вклада, гражданин осуществляет именно такую экономическую деятельность.
Для решения проблемы конституционности ч. 2 ст. 29 Закона о банках востребован оказался также конституционный принцип равенства, который позволил точнее определить, что собой представляет конституционно-правовая свобода договора.
Основной посылкой в указанных аргументах является тезис о том, что конституционно-правовое содержание понятия "свобода договора" шире, чем юридическое содержание аналогичного понятия в гражданском праве.
При толковании содержащегося в п. 3 ст. 838 ГК РФ термина "закон" только как отсылающего к норме ч. 2 ст. 29 Закона о банках ей придается специальный характер. Такое толкование нарушает конституционные права и свободы граждан, поскольку допускает лишь формальную свободу договора, при которой кредитная организация как экономически более сильная сторона в договоре может навязывать свои условия гражданам-вкладчикам.
Реальная свобода договора предполагает необходимость создания в законодательстве условий, учитывающих, что одна сторона обязательства в силу отсутствия необходимой конкурентной среды вынуждена соглашаться на предлагаемые ей другой стороной условия договора. Чтобы избежать таких ситуаций, законодатель не может ограничиться закреплением формального юридического равенства сторон договора при определении его условий. В интересах экономически слабой стороны законодатель в целях достижения подлинной свободы договора должен создавать этой стороне определенные преимущества при заключении договора.
Такую цель имеет норма п. 2 ст. 837 ГК РФ, допускающая по договору банковского вклада любого вида обязанность банка выдать сумму вклада или ее часть по первому требованию вкладчика-гражданина, т.е. одностороннее расторжение договора. Такую же цель имеет и норма п. 3 ст. 838, допускающая одностороннее уменьшение размера процентов на вклад, внесенный гражданином, только в случаях, предусмотренных законом.
Эти гражданско-правовые нормы являются императивными и не могут быть изменены соглашением сторон договора.
С точки зрения Конституции РФ, данные нормы относятся к числу норм, ограничивающих права кредитных организаций, их право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской деятельности, при реализации которого осуществляется также право на свободу договора. Такие нормы принимаются в целях защиты прав клиентов-граждан в соответствии с требованиями ч. 3 ст. 55 Конституции РФ. Конституционный Суд пришел к выводу, что во избежание нарушения конституционных прав и свобод граждан, исходя из ссылки на "закон" в п. 3 ст. 838 ГК РФ необходимо дополнительное законодательное регулирование императивного характера.
Законодатель должен предусмотреть, в каких случаях кредитная организация вправе в одностороннем порядке снижать процентные ставки, т.е. определить условия их снижения. Необходимо принятие либо нового федерального закона, либо дополнение действующих законов нормами, запрещающими снижение процентных ставок кредитными организациями при неизменной денежно-кредитной политике ЦБ РФ.
В ст. 28 ранее действовавшей редакции Закона РСФСР от 2 декабря 1990 г. "О банках и банковской деятельности в РСФСР" указывалось, что процентные ставки устанавливаются банками самостоятельно, но с учетом регулирования Банком России уровня банковских процентных ставок в РСФСР по кредитам, предоставляемым банкам.
Принятие закона, предусмотренного п. 3 ст. 838 ГК РФ, должно обеспечивать баланс законных интересов как кредитных организаций, так и граждан-вкладчиков и в принципе не исключает возможность при наличии определенных в законе императивных норм, оговаривающих условия снижения ставки, предусмотреть право кредитной организации на одностороннее изменение процентных ставок.
В результате проведенного анализа Конституционный Суд пришел к выводу, что допускаемая нормой ч. 2 ст. 29 Закона о банках возможность одностороннего уменьшения кредитной организацией процентных ставок по вкладам (депозитам) в случаях, предусмотренных не только федеральным законом, но и договором с клиентом, представляет собой чрезмерное, противоречащее ст. 55 (ч. 3) ограничение конституционного права граждан использовать свое имущество для экономической деятельности, не запрещенной законом (ч. 1 ст. 34 Конституции РФ). Отсутствие в данной норме указаний на объективные критерии возможного снижения кредитной организацией процентной ставки, содержавшихся в ст. 28 указанного Закона (в редакции от 2 декабря 1990 г.), может привести к умалению собственности на доход по вкладу, а также права частной собственности (ст. 35 Конституции РФ).
Отсутствие закона, предусмотренного п. 3 ст. 838 ГК РФ, не исключает со стороны кредитных организаций экономическую деятельность, направленную на монополизацию и недобросовестную конкуренцию, запрещенную ч. 2 ст. 34 Конституции РФ. Необходимость в принятии такого закона вытекает из положения ст. 2 Конституции РФ, устанавливающей, что признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства.
Государство обязано в условиях, когда рубль не является устойчивым в силу проводимой им денежно-кредитной политики, регулировать путем принятия соответствующих законов экономические отношения, соблюдая баланс интересов как граждан-вкладчиков, так и кредитных организаций. Конституционно-правовой основой подобного государственного регулирования экономических отношений является ряд положений Конституции РФ и в том числе ее положения о возможности ограничения в определенных случаях основных прав человека и гражданина. Однако при этом ограничения основных прав могут быть обоснованы только Конституцией РФ.
Иное истолкование ч. 2 ст. 29 Закона о банках, допускаемое как кредитными организациями, так и судами, основанное на признании того, что в ст. 29 содержатся нормы, подлежащие непосредственному применению и предоставляющие право кредитной организации в отношениях с гражданами-вкладчиками в одностороннем порядке уменьшать процентную ставку только на основании договора, при неизменной денежно-кредитной политике, не соответствует Конституции РФ, - пришел к выводу КС РФ.
Конституционный Суд признал не соответствующим Конституции РФ, ее ст. 34 и 55 (ч. 2 и 3) положение ч. 2 ст. 29 Закона о банках об изменении банком в одностороннем порядке процентной ставки по срочным вкладам граждан, позволяющее банку произвольно снижать ее исключительно на основе договора, без определения в федеральном законе оснований, обусловливающих такую возможность. В отсутствие закрепленных в федеральном законе оснований для снижения процентных ставок по срочным вкладам граждан банк не вправе предусматривать в заключаемых с гражданами договорах условие, позволяющее ему снижать в одностороннем порядке процентные ставки по этим вкладам.
3. Еще одна новая грань конституционного принципа свободы договора была выявлена КС РФ при рассмотрении дела о проверке конституционности отдельных положений ст. 13 Федерального закона "О реструктуризации кредитных организаций" и п. 1 и 2 ст. 26 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций". В Постановлении по этому делу от 3 июля 2001 г. N 10-П содержится следующее положение: "...Конституционная свобода договора, провозглашаемая и в числе основных начал гражданского законодательства (п. 1 ст. 1 ГК РФ), и лежащее в ее основе юридическое равенство сторон не исключают предоставления определенных гарантий экономически слабой стороне, каковой в договоре банковского вклада обычно является гражданин-вкладчик, с тем, чтобы реально обеспечивалось соблюдение принципа равенства сторон в договоре в соответствии со ст. 19 и 34 Конституции Российской Федерации".
Конституционная свобода договора, по мнению Суда, не является самоцелью. Она установлена конституционным законодателем как одна из гарантий защиты (охраны) имущественных прав, включая право вкладчиков банков.
Конституционный Суд РФ основывался на принципе свободы договора и в деле о проверке конституционности положения абз. 3 п. 2 ст. 77 Федерального закона о несостоятельности (банкротстве) в связи с жалобой ОАО "Тверская прядильная фабрика" *(249).
Фабула дела
В жалобе ОАО "Тверская прядильная фабрика" оспаривается конституционность положения абз. 3 п. 2 ст. 77 Закона о банкротстве, согласно которому внешний управляющий в трехмесячный срок с момента введения внешнего управления вправе отказаться от исполнения договоров должника, не исполненных сторонами полностью или частично, если договор является долгосрочным (заключен на срок более одного года).
1 апреля 1996 г. ОАО "Тверская прядильная фабрика" заключило с ЗАО "Тверская мануфактура" договор аренды недвижимого имущества (производственного здания) сроком до 31 декабря 2000 г. 15 декабря 1996 г. стороны заключили дополнительное соглашение, в соответствии с которым ОАО "Тверская прядильная фабрика" до истечения договора приобретало право на выкуп арендованного здания; при этом выкупные платежи входили в состав арендных платежей. После того как 3 февраля 1999 г. в ЗАО "Тверская мануфактура" было введено внешнее управление, внешний управляющий заявил отказ от исполнения договора как заключенного на срок более одного года и потребовал возврата арендованного здания, однако ОАО "Тверская прядильная фабрика" данное требование не выполнило.
Арбитражный суд Тверской области, куда внешний управляющий обратился с иском, своим решением от 5 июля 1999 г. обязал ОАО "Тверская прядильная фабрика" возвратить ЗАО "Тверская мануфактура" спорное недвижимое имущество, сославшись на то, что возможность одностороннего отказа внешнего управляющего от долгосрочных договоров должника предусмотрена абз. 3 п. 2 ст. 77 Закона о банкротстве. Производство по апелляционной жалобе ОАО "Тверская прядильная фабрика" приостановлено арбитражным судом Тверской области на основании ч. 2 ст. 98 Закона о Конституционном Суде РФ в связи с тем, что ОАО "Тверская прядильная фабрика" обратилось в КС РФ с требованием о проверке конституционности примененного в его деле положения абз. 3 п. 2 ст. 77 Закона о банкротстве.
Анализируя поставленную заявителем проблему, КС установил, что согласно Конституции РФ каждый вправе иметь имущество в собственности, владеть, пользоваться и распоряжаться им как единолично, так и совместно с другими лицами (ст. 35, ч. 2); в Российской Федерации гарантируется свобода экономической деятельности (ст. 8, ч. 1); каждый имеет право на свободное использование своего имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности (ст. 34, ч. 1).
По смыслу приведенных положений, термином "имущество" охватывается любое имущество, связанное с реализацией права частной и иных форм собственности, в том числе имущественные права, включая полученные от собственника права владения, пользования и распоряжения имуществом, если эти имущественные права принадлежат лицу на законных основаниях. Реализация имущественных прав осуществляется на основе общеправовых принципов неприкосновенности собственности и свободы договора, предполагающих равенство, автономию воли и имущественную самостоятельность участников гражданско-правовых отношений, недопустимость произвольного вмешательства кого-либо в частные дела.
Права владения, пользования и распоряжения имуществом и вытекающая из ст. 8, 34 и 35 Конституции РФ свобода договоров участников гражданского оборота, включая определение оснований и порядка их возникновения, изменения и прекращения, а также соответствующий объем защиты и правомерных ограничений, как следует из ст. 71 (п. "в") и 76 (ч. 1) Конституции РФ, регулируются законом. Причем как сама возможность ограничений, так и их характер должны определяться законодателем не произвольно, а в соответствии с Конституцией РФ, в частности с ее ст. 55 (ч. 3), которая устанавливает, что права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Ограничения права собственности, имущественных прав, а также свободы договора в гражданско-правовом обороте должны отвечать требованиям справедливости, быть соразмерны конституционно значимым целям защиты соответствующих прав и законных интересов и основываться на законе.
Гражданское законодательство, регулирующее отношения между участниками гражданского оборота, в том числе отношения между лицами, осуществляющими предпринимательскую деятельность, основано на принципах свободы экономической деятельности, признания и защиты собственности (ст. 8 Конституции РФ), относящихся к основам конституционного строя Российской Федерации, а также на гарантируемых в РФ свободном использовании имущества для предпринимательской деятельности и осуществлении прав владения, пользования и распоряжения имуществом (ст. 34, ч. 1; ст. 35, ч. 2, Конституции РФ).
Исходя из этого ГК РФ устанавливает в качестве основных начал гражданского законодательства неприкосновенность собственности, свободу договора, недопустимость произвольного вмешательства кого-либо в частные дела (п. 1 ст. 1). Свобода гражданско-правовых договоров в ее конституционно-правовом смысле предполагает соблюдение принципов равенства и согласования воли сторон. Следовательно, регулируемые гражданским законодательством договорные обязательства, а значит, и порядок расторжения договоров в сфере имущественных отношений должны быть основаны на равенстве сторон, автономии их воли и имущественной самостоятельности (п. 1 ст. 2 ГК РФ).
В соответствии с ГК РФ (п. 1 и 2 ст. 450, п. 1 и 2 ст. 451, п. 2 ст. 452) расторжение договора возможно по соглашению сторон, а если стороны не достигли такого соглашения, то по требованию одной из сторон и только судом при существенном нарушении договора другой стороной, в иных случаях, предусмотренных Кодексом, другими законами или договором, либо в связи с существенным изменением обстоятельств при наличии определенных условий, предусмотренных ГК РФ; при этом требование о расторжении договора может быть заявлено стороной в суд только после получения отказа другой стороны на предложение расторгнуть договор либо неполучения ответа в срок, указанный в предложении или установленный законом или договором, а при его отсутствии - в тридцатидневный срок.
Вместе с тем ГК РФ предусматривает возможность исключений из этого общего порядка расторжения договоров: в случае одностороннего отказа от исполнения договора полностью или частично, когда такой отказ допускается законом или соглашением сторон, договор считается соответственно расторгнутым или измененным (п. 3 ст. 450). Из оспариваемого положения абз. 3 п. 2 ст. 77 Закона о банкротстве во взаимосвязи с этой нормой ГК РФ вытекает, что внешнему управляющему предоставлено право в одностороннем порядке, без согласия контрагента, по своему усмотрению расторгнуть договоры должника, если они заключены на срок более одного года.
Таким образом, оспариваемая норма представляет собой ограничение свободы договора как одного из общих начал гражданского законодательства, а в конечном счете - и ограничение конституционных прав и свобод, прежде всего свободы экономической деятельности. Как уже неоднократно отмечалось, такое ограничение может быть признано допустимым лишь в том случае, если не нарушает требований Конституции РФ, в том числе установленных ее ст. 55 (ч. 3).
Статья 77 Закона о банкротстве включена в гл. V (ст. 68-96), регулирующую внешнее управление (судебную санацию) - процедуру банкротства, применяемую к должнику в целях восстановления его платежеспособности, с передачей должником полномочий по управлению внешнему управляющему.
В отличие от ст. 78 оспариваемое положение абз. 3 п. 2 ст. 77 наделяет внешнего управляющего правом заявить отказ от исполнения договора должника, т.е. по собственному усмотрению. Если он сочтет это целесообразным, то может в одностороннем порядке расторгать любые договоры должника без обращения в суд на том лишь основании, что они заключены на срок более одного года. Следовательно, законодатель относит к обстоятельствам, препятствующим восстановлению платежеспособности должника, сам факт заключения договора на срок более одного года - независимо от того, является ли на самом деле таким препятствием тот или иной конкретный долгосрочный договор.
Этим оспариваемое положение по своей сути и направленности отличается от других положений ст. 77, напрямую связывающих право внешнего управляющего отказаться от договоров должника с конкретными обстоятельствами, реально препятствующими восстановлению его платежеспособности, а именно: если исполнение договора должника повлечет убытки для должника по сравнению с аналогичными договорами, заключаемыми при сравнимых обстоятельствах; если договор рассчитан на получение положительных результатов для должника лишь в долгосрочной перспективе; если имеются иные обстоятельства, препятствующие восстановлению платежеспособности должника.
В результате контрагенты по договорам должника, заключенным на срок свыше одного года, лишаются возможности отстаивать свои права, в том числе посредством разбирательства в суде, который устанавливает, имеют ли место обстоятельства, в действительности препятствующие восстановлению платежеспособности должника и являющиеся основанием для одностороннего отказа внешнего управляющего от договора должника (п. 2 ст. 77), или устанавливает, имеются ли обстоятельства и основания, с которыми данный Закон связывает возможность признания недействительной сделки должника арбитражным судом по заявлению внешнего управляющего (ст. 78).
Тем самым чрезмерно ограничивается основанное на положениях ст. 8 (ч. 1), 19 (ч. 1 и 2), 34 (ч. 1) и 35 (ч. 2) Конституции РФ юридическое равенство сторон в гражданско-правовом договоре: контрагент как одна из сторон оказывается в неравноправном положении по сравнению с другой стороной, а также по сравнению с другой категорией контрагентов (с которыми расторжение договора возможно лишь при наличии конкретных обстоятельств, реально препятствующих восстановлению платежеспособности должника). Такое ограничение не является необходимым с точки зрения требований ст. 55 (ч. 3) Конституции РФ.
Как отметил КС, по существу в данном случае вводится произвольный критерий, не отвечающий принципам соразмерности и справедливости, которые должны соблюдаться при ограничении свободы договоров и прав владения, пользования и распоряжения имуществом и предполагают необходимость обеспечения справедливого баланса между общественными интересами и правами частных лиц в договорных отношениях.
Таким образом, положение абз. 3 п. 2 ст. 77 Закона о банкротстве, предоставляющее внешнему управляющему право в одностороннем порядке отказаться от исполнения договоров должника на том лишь основании, что они заключены на срок свыше одного года, независимо от того, имеются ли связанные с исполнением этих договоров обстоятельства, которые реально препятствуют восстановлению платежеспособности должника, и тем самым лишающее контрагентов возможности оспорить в суде такой односторонний отказ, вводит несоразмерное ограничение гарантированных Конституцией РФ свободы экономической деятельности и, следовательно, свободы договора, а также права на свободное использование имущества для предпринимательской деятельности, права владеть, пользоваться и распоряжаться имуществом и нарушает принцип юридического равенства, а потому не соответствует Конституции РФ, ее ст. 8 (ч. 1), 19 (ч. 1 и 2), 34 (ч. 1), 35 (ч. 2) и 55 (ч. 3).
4. Сфера действия конституционного принципа свободы договора, как уже отмечалось выше, не ограничивается гражданско-правовыми отношениями.
Свобода договора, естественно в меньшей степени, чем в сфере гражданского права, должна признаваться и в трудовом праве. Об этом свидетельствует аргументация, приведенная Конституционным Судом РФ в Определении по делу о проверке конституционности п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ, фабула которого изложена при характеристике принципа равной защиты различных форм собственности (см. § 5 гл. 5).
КС РФ высказал мнение, что при выявлении конституционно-правового смысла п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ - исходя из многообразия форм собственности и связанного с этим изменения содержания прав человека в сфере труда - следует учитывать цели и содержание трудового договора (контракта) как договора двустороннего, в котором реализуются закрепленные Конституцией РФ принцип свободы труда (ст. 37) и право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности (ст. 34), а также положения КЗоТ РФ, закрепляющего основные трудовые права и обязанности работников, которым корреспондируют права и обязанности работодателей.
Заключая трудовой договор, работник обязуется добросовестно выполнять трудовые обязанности, соблюдать трудовую дисциплину и бережно относиться к имуществу предприятия, учреждения, организации. Эти требования закона предъявляются ко всем работникам. Поэтому если работник допускает виновное нарушение договорных обязательств в форме хищения имущества предприятия, расторжение работодателем трудового договора (контракта) является одним из возможных способов охраны принадлежащего предприятию имущества и защиты интересов как собственника, так и трудового коллектива.
Таким образом, пришел к выводу КС РФ, исходя из конституционно-правового смысла п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ, который не предполагал и не предполагает ни ограничения правомочий работодателей и интересов собственников, ни неравенства прав граждан в сфере труда, в случае совершения работником хищения имущества предприятия, не находящегося в государственной или общественной собственности, работодатели не могут лишаться права на применение установленных законом мер, включая расторжение трудового договора (контракта). Иное недопустимо с точки зрения принципа справедливости, закрепленного в Преамбуле и ст. 8, 19 (ч. 1 и 2), 45 (ч. 2) и 55 (ч. 3) Конституции РФ, и противоречит принципам договорных отношений, а именно свободе трудового договора (контракта) при его заключении и добросовестному выполнению сторонами принятых на себя договорных обязательств.
Выявленный в Определении КС РФ от 8 февраля 2001 г. N 33-О конституционно-правовой смысл нормы, содержащейся в п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ, в полной мере соответствует назначению и существу предусмотренного ею способа расторжения трудового договора (контракта), не выходит за пределы прав и обязанностей сторон трудового договора, не связан с установлением новых видов и оснований ответственности помимо предусмотренных законом и не ограничивает свободу волеизъявления сторон при заключении трудового договора и правовые гарантии при его расторжении в связи с невыполнением работником предусмотренных договором обязательств.
Правоприменитель, как решил КС РФ, впредь не может придавать п. 8 ч. 1 ст. 33 КЗоТ РФ какое-либо иное значение, расходящееся с его конституционно-правовым смыслом, выявленным Конституционным Судом РФ в указанном Определении.
5. Конституциализация договорного права РФ выражается, таким образом, прежде всего в признании свободы договора в качестве принципа.
Глубинное воздействие конституционного права на договорное право проявляется и в том, что действующие нормы гражданского законодательства нацелены на обеспечение максимальной стабильности в договорных отношениях.
Очень показательна динамика изменений гражданско-правовых норм.
В ст. 169 ГК РСФСР 1964 г. был предусмотрен общий принцип недопустимости одностороннего отказа от исполнения обязательств, а также одностороннего изменения условий договора. Поскольку договор заключается по соглашению сторон, только с их взаимного согласия, как правило, возможен и отказ от исполнения договорного обязательства.
Одностороннее изменение условий договора также по общему правилу не допускалось. Такое изменение по соглашению сторон было возможно лишь в тех случаях, когда его заключение всецело зависело от усмотрения сторон. Когда же хозяйственный договор заключался на основе акта планирования, его изменение по соглашению сторон было возможно лишь в пределах, установленных указанными актами.
В Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г., рассчитанных на иной экономический строй, исходя из тех представлений о свободе договора, которые превалировали в доктрине в то время, в п. 2 ст. 57 указывалось, что односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение условий договора не допускаются, за исключением случаев, предусмотренных договором или законодательством.
В результате, субъектам договора была предоставлена возможность заранее договариваться об отказе от договора в одностороннем порядке.
Однако в ст. 310 ГК РФ 1994 г. появилась принципиально иная норма, означающая найденную точку равновесия между свободой договора и ее ограничением.
Первое предложение ст. 310 содержит норму, в соответствии с которой односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение его условий не допускаются, за исключением случаев, предусмотренных законом. Что же касается отношений, возникающих при осуществлении предпринимательской деятельности, то в их рамках односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение условий такого обязательства допускаются также в случаях, предусмотренных договором, если иное не вытекает из закона или существа обязательства (второе предложение ст. 310).
Объясняя существо этих норм, А.Л. Маковский, выступая в Конституционном Суде РФ в качестве эксперта по делу о проверке конституционности ст. 29 Закона о банках, отметил, что "отношение к свободе договора в условиях рынка может быть отнюдь не таким беспредельно уважительным, как первоначально казалось составителям Основ гражданского законодательства" *(250).
Если мы действительно хотим иметь свободу договора и действительно считаем, что в законодательстве должны быть созданы условия, при которых ни одна из сторон не может быть принуждена принять условия, навязанные другой стороной, то надо учитывать, что наряду с формальным юридическим равенством, независимостью субъектов банка и гражданина существуют, конечно, совершенно явные различия в их экономических весовых категориях. Как, впрочем, не только банка и гражданина, предпринимателя и потребителя, а как правило, и в целом ряде других ситуаций.
И вот, учитывая эти обстоятельства, ГК РФ не только в этой статье, а в целом ряде норм ввел специальные, по существу амортизирующие механизмы, механизмы, страхующие слабую сторону, корректирующие, так сказать, положение сторон, их взаимоположение, с тем, чтобы действительно соблюсти свободу договора, чтобы одна сторона действительно не могла навязать другой стороне какие-то условия.