ПРИЛОЖЕНИЕ

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 

 

А.Я. ГУРЕВИЧ

 

СРЕДНЕВЕКОВЫЙ КУПЕЦ

 

...К началу XI в. в Европе, подавляющее большинство населения которой жило в сельской местности, существовали города и купечество. Их роль была отнюдь не незначительной. Государи, прелаты, аристократия, а отчасти и более широкие слои населения нуждались в разного рода изделиях и товарах, которые не могли быть произведены на месте и которые поэтому приходилось привозить из других мест, и подчас издалека. Не только роскошные одеяния и ткани, ценная утварь и иные редкости, которые удовлетворяли престижные потребности правящей элиты, но и обиходные товары доставлялись по воде и по суше торговыми людьми. Купец раннего периода - персонаж, радикально отличавшийся от купца развитого и позднего Средневековья. В этом смысле показательны те торговые люди, которые действовали в Северной Европе в эпоху викингов. Викинг - воин, захватчик, грабитель, смелый мореплаватель и колонизатор. От нападений скандинавских викингов страдали жители Франции, Англии, Древней Руси и Средиземноморья. Там, где появлялись их отряды, горели деревни и города, повергались в руины монастыри, погибали люди и скот... Но нельзя упускать из виду, что экспедиции викингов были тесно связаны с торговлей. Нередко поездка норвежца или шведа в соседнюю страну представляла собой своего рода смешанное предприятие. Он вез с собой товары (продукты охоты и ремесла) и обменивал их на нужные ему вещи. Но как явствует из исландских саг, торговая поездка скандинава нередко завершалась его нападением на местных жителей, и то, чего он не мог выменять, он отнимал у них силой. Торговля и грабеж шли рука об руку.

Однако и те купцы раннего периода, которые не занимались разбоем, не были лишены воинственности, так как вынуждены были заботиться о своей безопасности. В "Беседе" церковного писателя и английского аббата Эльфрика (начало XI в.), в которой охарактеризованы разные профессии, наряду с монахом, землепашцем, ткачом, солеваром, рыболовом, охотником, кузнецом назван и купец. В его уста вложены следующие слова: "Я полезен королю, знати, богатым и всему народу. Я вхожу на корабль со своими товарами и плыву в заморские края, продаю товар и приобретаю ценные вещи, коих здесь нет. Я привожу их с большим риском, подчас терплю кораблекрушение, теряя все свое имущество и едва спасая собственную жизнь". Купец привозит дорогие ткани и одежды, драгоценные камни и золото, вино и масло, слоновую кость, железо и другие металлы, стекло и множество других вещей. Собеседник спрашивает купца: "Ты продаешь эти вещи за ту цену, за которую купил их?" - "Нет. Что же тогда дал бы мне мой труд? Я продаю дороже, чем сам купил, с тем, чтобы получить кое-какую прибыль и прокормить жену с детьми".

Тем не менее, по оценке Эльфрика, наиболее важным для общества является труд пахаря, который "всех кормит". "Экономическая мысль" раннего Средневековья не выходила за рамки натурального хозяйства. Теоретики складывавшегося феодального общества не упоминают городское население, ремесленников и купцов. Не потому, разумеется, что их роль была совершенно незначительна, а потому, что в обществе XI-XII веков, в котором господствовала традиция, старые понятийные схемы до такой степени сохраняли свою былую силу, что могли игнорировать живое многообразие конкретной действительности. Подозрение в некоторой моральной неполноценности купеческого занятия восходит еще к Античности. Оно еще более усилилось с утверждением христианской идеологии (Христос изгнал торгующих из храма). Если труд земледельца столь же необходим для функционирования социального организма, как молитвы монахов и клириков и ратные подвиги воинов, то городские занятия и в особенности торговля оставались сомнительными и подозрительными с точки зрения господствующей этики. Недоверие к торговцу крестьян и пренебрежительное отношение знати находило параллель и обоснование в учении церкви.

Отношение общества к купцу, как уже говорилось, было очень противоречивым. С одной стороны, без него трудно обойтись. Наставления, которые отец дает своему сыну в "Королевском зерцале", описывающем разные слои и социальные разряды Норвегии с точки зрения образованного норвежца первой трети XIII века, начинаются характеристикой деятельности купца. Человек, который намеревается стать купцом, говорит отец, подвергает свою жизнь многим опасностям как на море, так и в языческих землях и среди чужих народов. Поэтому в чужих землях он должен постоянно держаться осмотрительно, на море же необходимо уметь принимать немедленные решения и обладать большим мужеством. "Когда же ты прибыл в торговое место или еще куда-либо, - наставляет отец, - ты должен выказать себя благовоспитанным и приятным человеком, чтобы завоевать всеобщее расположение". Надобно тщательно изучать обычаи тех мест, где ведешь торговлю. В особенности важно хорошо знать торговое право. Для того, чтобы преуспеть в своей коммерции, купец должен владеть языками и прежде всего латынью с французским, ибо эти языки наиболее употребительны. Купцу-мореплавателю следует разбираться в расположении светил и в смене времени суток, так же как и распознавать страны света. "Не пропускай ни одного дня без того, чтобы не узнать что-нибудь полезное для себя... и если ты действительно желаешь прослыть мудрым, то ты должен постоянно учиться". Купцу надлежит быть миролюбивым и сдержанным, "если же обстоятельства принуждают тебя к столкновению с противником, не спеши с местью, но тщательно все рассчитай и действуй наверняка". Особую осмотрительность нужно проявлять при выборе торговых компаньонов. "Часть прибыли всегда надлежит выделять Всемогущему Богу и Святой Деве Марии, равно как и тем святым, к которым ты чаще всего обращаешься за содействием". При соблюдении всех этих советов можно разбогатеть. Сознавая большой риск, с которым связана заморская торговля, автор "Королевского зерцала" рекомендует молодому купцу: "Когда ты увидишь, что в результате торговых поездок твое богатство действительно сильно увеличилось, то две трети капитала лучше всего из дела забрать и вложить в хорошее земельное владение", ибо такой род имущества кажется наиболее обеспеченным как для самого собственника, так и для его потомков. Практика вложения капиталов, созданных в торговле, в земельную собственность широко была распространена в странах Европы, от Германии до Италии.

С другой стороны, социальный престиж купцов весьма невысок. Богач вызывает зависть и недоброжелательство, его добропорядочность и добросовестность внушают серьезные сомнения. В целом купец оставался скорее "парией" средневекового общества на ранней его стадии. Он покупает за одну цену, а продает товар за более высокую. Здесь таятся возможности обмана и неправедной наживы, и богословы охотно вспоминали слова Иоанна Златоуста: "Ремесло купца неугодно Богу". Ибо, по словам отцов церкви, трудно, чтобы в отношения купли-продажи не затесался грех. В перечнях профессий, расцениваемых как "бесчестные" и "нечистые", - такие перечни составлялись богословами - почти постоянно фигурировала торговля. Отвергая земной мир, обесценивая его перед лицом мира небесного, духовенство не могло не осуждать торговлю, занятие, преследующее целью получение прибыли. "Торговля имеет в себе нечто постыдное", - писал Фома Аквинский, полностью сознававший ее необходимость. Эта противоречивость положения купца раскрывается и в проповеди нищенствующих монахов. Вспомним, что основатель ордена францисканцев происходил из семьи богатых купцов-суконщиков. Проникнувшись идеалами евангельской  бедности, Франциск Ассизский бросил имущество и порвал со своей семьей, основав братство единомышленников, которое вскоре превратилось в монашеский орден. Перед лицом растущего недовольства народа богатствами церкви, знати и городских верхов, недовольства, которое порождало ереси, церковь нашла целесообразным взять нищенствующих монахов под свое покровительство и инкорпорировать это движение в свою официальную структуру. Она желала, чтобы "нагие шли за нагим Христом" под ее эгидой, а не в русле еретических движений. Проповедь новых орденов ставила имущих перед острой моральной дилеммой. Царство небесное уготовано для отрешившихся от земных благ, и алчность - источник богатств - является одним из наиболее тяжких смертных грехов. Проповедники не уставали метать гром и молнии на головы корыстолюбцев и богачей.

Особый гнев вызывали те богачи, которые ссужали деньги под проценты. К такому способу приумножения капитала особенно часто прибегали купцы. В деньгах нуждались все - от государей и знати до мелких торговцев, ремесленников и крестьян. Христианские авторы всегда осуждали ростовщичество и сулили ростовщикам адские муки на том свете. В 1179 году церковь официально воспретила ростовщичество христианам. Этими запретами в немалой степени объясняется та роль, которую играли иудеи в экономической жизни Запада. Будучи инаковерующими, они могли заниматься деятельностью, которая на практике была необходима, но решительно осуждалась церковью как нехристианская профессия. Тем не менее ростовщиками были и многие христиане.

В "примерах" - включаемых в проповедь кратких анекдотах, заимствованных из фольклора или литературы минувших времен и содержащих нравоучительные наставления, - ростовщик изображен моральным монстром. "Примеры" о ростовщиках неустанно обыгрывают одну и ту же идею: ростовщик - враг Бога, природы и человека. Неправедно нажитые деньги, положенные в тот же сундучок, в котором хранились деньги, полученные монахами в виде подаяний, буквально пожрали эти последние. Во время морского путешествия обезьяна захватила кошель ростовщика и, взобравшись на мачту корабля, обнюхивает монеты и выбрасывает за борт все нажитое при посредстве ростовщических операций. Суд над душой ростовщика происходит в момент его кончины, и страховидные демоны тащат его душу прямо в ад, при этом засовывая ему в рот раскаленные монеты. Ростовщик - самый верный слуга дьявола, и тот подчас является за его душой, не давая несчастному ни малейшей отсрочки для того, чтобы возместить причиненный им ущерб или замолить грехи. Вспомним сцены адских мук ростовщиков в Дантовом "Аду". Ничто не может спасти душу богача, жившего за счет процентов, кроме полной раздачи всего неправедно накопленного богатства тем, кого он при жизни эксплуатировал. "Ты можешь принять крест у папы, переплыть море, сражаться с язычниками, отвоевать святой Гроб, - обращается немецкий францисканец Бертольд Регенсбургский к ростовщику, - и тем не менее при всей твоей святости душа твоя погибла".

Ростовщик гнусен в глазах Бога и человека прежде всего потому, что нет другого греха, который когда-нибудь не отдыхал бы: прелюбодеи, развратники, убийцы, лжесвидетели, богохульники устают от своих грехов, между тем как ростовщик продолжает наживаться непрерывно. Своей деятельностью он отрицает нормальное чередование труда и покоя. Ростовщичество разрушает связь между личностью и ее практикой, ибо даже тогда, когда сам ростовщик ест, спит или слушает проповедь, проценты продолжают нарастать. Господь заповедовал человеку добывать хлеб насущный в поте лица, тогда как ростовщик наживается не трудясь. Торгуя ожиданием денег, то есть временем, он крадет время - достояние всех творений, а потому тот, кто продает свет дня и покой ночи, не должен обладать тем, что продал, то есть вечным светом и покоем.

Бремя проклятья, тяготеющего над душой ростовщика таково, что на похоронах одного из них соседи были не в силах поднять его тело. Священники отказываются хоронить ростовщика в освященной земле и, когда труп ростовщика водрузили на осла, тот вывез его из города и сбросил в навозную кучу под виселицей. Ростовщиков, которые сознают греховность своей профессии, иногда посещают ужасные видения. Один из них, лежа в постели, внезапно увидел себя стоящим перед Страшным судом и уже выслушал приговор, который передавал его в руки чертей. Пробудившись он в припадке безумия выбежал из дома, отказываясь покаяться и возместить ущерб, и тут же на реке показался корабль, быстро двигавшийся против течения и никем не управляемый. Ростовщик вскричал "На корабле полно чертей"! - и они тут же его схватили и увезли в преисподнюю...

... Ненависть к ростовщикам была всеобщей. Хронист первой половины XIII века Матвей Парижский писал о ломбардцах - так называли в странах севернее Альп итальянских банкиров и ростовщиков:"Ломбардцы - большие ловкачи... предатели они и обманщики... Они пожирают не только людей и домашних животных, но и мельницы, замки, поместья, луга, рощи и леса... В одной руке у них лист бумаги, в другой - перо, и с их помощью они обдирают жителей как липку и набивают их серебром свои кошельки... Они жиреют на нужде других, и сами они как волки, что пожирают людей". Погромы и избиения итальянских ростовщиков на Западе - столь же частое явление на протяжении последней трети-четверти XIII века и в XIV столетии, что и еврейские погромы, с тем лишь различием, что последние обосновывались, помимо ненависти к богатым ростовщикам, еще и религиозными мотивами.

Ростовщичество губит не только души самих наживал, но и души их детей, если они унаследовали неправедное богатство и не возместили причиненного отцами ущерба. Некто имел видение: из чрева человека, ввергнутого в адское пламя, растет большое дерево, но ветвях которого висят люди, пожираемые этим огнем. Что сие означает? Находящийся внизу - родоначальник всех этих поколений, возвысившийся благодаря ростовщичеству, а потомки мучаются потому, что пошли по стопам своих отцов.

Так обстояло дело в XIII веке, но отрицательное отношение церкви к ростовщичеству сохранялось и в последующие столетия. Если в своих теоретических трактатах архиепископ Флоренции Антонин и делал некоторые уступки финансовой деятельности, достигшей в итальянских городах XIV-XV веков наивысшего развития, то в проповедях Бернардино Сиенского рисуется впечатляющая картина осуждения умирающего ростовщика всеми сакральными силами и вообще всей вселенной: "Все святые блаженные и ангелы в раю восклицают: "Во ад, во ад его!"; небеса вопят своими звездами: "В огонь его, в огонь!"; планеты взывают: "Во глубину ада, во глубину ада!", и восставшие на него элементы мира кричат: "На муки его, на муки!" И сам дом, в котором лежит умирающий, все стены и балки не перестают призывать на него кары".

Подобные проповеди и осуждения профессии ростовщиков не могли положить предела их деятельности, хотя им и приходилось прибегать к уловкам, чтобы избежать позора. Их воздействие было социально-психологическим по преимуществу. Сознание противоречия между прибыльной хозяйственной практикой и чрезвычайно низкой ее моральной оценкой приводили к раздвоенности духовного мира ростовщиков до тех пор, пока была сильна их религиозность. Но этика накопительства оказывалась в явном противоречии не только с религиозной доктриной, но и с коренными установками аристократии. Для последней доблестью было наглядное и церемониальное распоряжение богатствами, их публичное расточение. Траты, не соответствующие реальным доходам, служили знаком благородства и щедрости. Между тем купец не может не быть расчетливым и бережливым. Он должен копить деньгу и с умом тратить свои средства, надеясь на прибыль.

В XIII веке архаическая трехфункциональная схема общественного устройства ("молящиеся" - "сражающиеся" - "пахари") пришла в явное противоречие с социальной действительностью. В проповедях нищенствующих монахов мы встречаем признание сословной и профессиональной многоликости населения и это было связано прежде всего с подъемом городского населения, торговой его прослойки. Францисканский проповедник Бертольд Регенсбургский, наряду с традиционными тремя высшими разрядами, выделял еще шесть, представители которых должны были выполнять свои должности и верно служить высшим. Эти шесть разрядов как бы рядоположены, развернуты "горизонтально", в отличие от "вертикальной" иерархии трех высших разрядов, избранных самим Творцом для того, чтобы остальные им повиновались. Иерархия шести разрядов или "хоров", по терминологии проповедника, - иерархия земная. Она включает в себя всех тех, кто изготовляет одежду и обувь (первый "хор"), ремесленников, работающих с железными орудиями (второй "хор"), купцов (третий "хор"): они привозят товары из одного королевства в другое, плавают по морю, одно доставляют из Венгрии, другое из Франции. Четвертый "хор" составляют продавцы пищи и питья, снабжающие население необходимыми припасами. Пятый "хор" - крестьяне, шестой - лекари. Обрушивая проклятья на "алчных" и богачей, Бертольд вместе с тем вполне оправдывает существование торговли и купечества - они необходимы для функционирования целого и их занятия расцениваются как призвание, предопределенное Творцом, точно так же, как и призвание земледельца, судьи или монаха. Честная торговля - таков идеал Бертольда как и других проповедников XIII столетия. Богатство и собственность - непредосудительны, если приобретены законно, честным путем и не используются для дурных дел. Ибо имущество также вверено Богом владельцу, как и его персона, время и должность, и он является лишь управителем своего богатства и должен будет дать отчет за его употребление. В этой переоценке основных христианских ценностей обнаруживается скрытое влияние новой, позитивной оценки труда, в отличие от традиционного его восприятия как кары за первородный грех, собственности, складывающейся в городе. И здесь нелишне отметить, что проповедническая деятельность Бертольда развертывалась в городах Южной Германии (Аугсбург, Регенсбург и др.), которые в XIII веке были крупными торговыми центрами с богатым купечеством.

В этот период христианство из "религии священников" становится "религией масс". В "старые мехи" начинает вливаться "новое вино". Оставаясь богословом, проповедником Бертольд неукоснительно придерживался смысла средневекового христианства. Но самый этот смысл неприметно для современников менялся, акценты сдвигались. Земные труды и материальные интересы находили в его речах теологическое обоснование, получали высшую санкцию, возводились в ранг выполнения божественных предначертаний. Человеческая личность, которая начинала себя осознавать, принимала себя самое, свое общественное и профессиональное призвание, свою собственность и свое время за дары Бога, "таланты" (по терминологии Бертольда), кои надлежало возвратить Творцу сохраненными и даже по возможности преумноженными. Своей проповедью теологи, монахи нищенствующих орденов немало способствовали религиозно-этическому оправданию торговли и купечества...

XIII и первая треть XIV века - период расцвета купечества. Во многих городах Европы купеческая верхушка, сконцентрировавшая в своих руках огромные богатства, образует патрицианский слой города, который оказывает решающее влияние на его управление. Составляя незначительный процент городского населения, купцы и предприниматели обладают полнотой власти. Они заполняют городские советы, проводят выгодную им налоговую политику, держат в своих руках суд и местное законодательство. От них зависят массы наемных рабочих, слуг, мелких ремесленников и торговцев. Во Флоренции эта олигархия носит выразительное название "жирный народ", которому противостоит "тощий, мелкий люд". По утверждению итальянского хрониста, "народ" - это "та часть населения, которая живет куплей-продажей", тех же, "кто живет трудом рук своих", он "народом" не считает. Немецкий хронист, поведав о восстании в Майнце, называет восставших "зачумленной массой", "опасной толпой".

Образ купца XIII-XIV веков - человек, который "сделал сам себя". Любекский купец Бертольд Руценберг не без гордости писал в своем завещании (1364), что ничего не унаследовал от родителей, но все богатства, которым он владеет, были добыты напряженным трудом. Естественно, в духе эпохи удачливый купец склонен был объяснять рост своих доходов благосклонностью к нему Бога. Не происхождение, а способности и их умелое применение - главное достоинство купца.

Но что представлял собой выбившийся в число патрициев нувориш? Хорошо известно, что эксплуатация крестьян благородными землевладельцами могла быть чрезвычайно суровой и что сеньоры нередко смотрели на подвластных им людей с нескрываемым пренебрежением и даже с ненавистью, отказывая им в человеческом достоинстве. И все же в природу феодальных отношений входил личный момент - то были межличностные, неанонимные отношения. Строились ли отношения между денежными людьми и зависевшими от них мелкими производителями по той же феодальной модели? На этот вопрос приходится отвечать отрицательно. Мелкий люд, ремесленник, плебс, предпролетарские элементы средневекового города подвергались беззастенчивой и безудержной эксплуатации. Если в аграрной области самая структура сеньориальных отношений предполагала известную патриархальность, то в сфере торгово-купеческой ее вытесняла погоня за чистоганом.

Остановимся в этой связи на одной только фигуре, впрочем достаточно характерной, - на фландрском суконщике Жане Буанеброке, умершем около 1286 года. Мелкие ремесленники и рабочие, которых он нещадно эксплуатировал, были в его глазах исключительно инструментом для извлечения прибыли. Обирая и разоряя их, Буанеброк всячески унижал их, оскорблял и высмеивал, не признавая за ними никакой человеческой ценности и используя их полную зависимость от себя. Тем не менее этот суконщик не мог не сознавать, что его душе на том свете уготована расплата, и в соответствии с завещанием Буанеброка его наследники возместили ущерб тем, кого он обирал при жизни. Не будем чрезмерно обобщать, но судя по тем взрывам ненависти, которые сотрясали западноевропейские города на протяжении XIII-XV веков, Буанеброк не представлял собой исключения. Таким же неумеренным наживалой был и Бертран Морневех, головокружительно быстро разбогатевший бедняк, который стал членом Любекского совета. Он умер в том же году, что и Буанеброк и многие богатые семьи оказались должниками его вдовы.

Но бывали и исключения. Годрик из Финхале (XI- XII век), удачливый нувориш, плававший повсюду в Балтике и наживавший большие доходы, в конце концов отказался от выгодной торговли, уйдя в религиозную жизнь ради спасения своей души, и был объявлен после смерти святым. Столетие спустя был объявлен святым купец Омобоне из Кремоны, занимавшийся коммерцией до конца своих дней, но ставший святым благодаря своему завещанию. В 1360 году купец из Сиены Джованни Коломбини, оставив свои дела, основал нищенствующий орден иезуитов.

"Новые люди", выдвигавшиеся в торгово-финансовой области, отличались энергией, предприимчивостью, сметкой, так же как и беззастенчивостью, эгоизмом и нестесненностью всеми патриархальными нормами того времени. Но обладание только движимым имуществом еще не давало почета и престижа в феодальном обществе. Вот происшествие, характерное для понимания того, с каким презрением благородные относились к состоятельной городской верхушке. Когда в одном из немецких городов член городского совета позволил себе критические высказывания по адресу влиятельного рыцаря, тот воскликнул: "Хотя хозяин и свинья и находятся под одной крышей, между ними тем не менее нет ничего общего". И точно также, когда бюргер из Равенсбурга попытался в письме к рыцарю "тыкать", подобно тому как к нему обращался на "ты" рыцарь, последний поставил его на место, напомнив о своем исконном благородстве и о том, что его корреспондент не более чем бюргер и купец. Пусть он пойдет в пивную и узнает о грузах из Александрии и Барселоны, а не доказывает свое происхождение... В Италии грань между дворянством и патрициатом была если не уничтожена, то размыта, в Германии же - нет.

Городской патрициат стремился смягчить сословные перегородки, отделявшие его от знати. Путь "наверх" для части купцов открывали приобретения обширных земельных владений и смешанные браки, на которые шли обедневшие рыцари, желавшие поправить свои дела посредством женитьбы на богатых купеческих дочках. Кое-кому из городских богачей удавалось приобрести рыцарское достоинство. Для купцов-патрициев характерно стремление жить роскошно. С тем, чтобы поднять свой престиж и произвести впечатление на общество, они строят каменные дома и дворцы, увенчанные башнями. Позднеготическим зданиям южногерманского патрициата и ренессансным палаццо итальянских купцов могла позавидовать знать. В окнах патрицианских домов появляются стекла, покои богато обставлены, стены увешаны гобеленами. Подобно дворянству, купцы предаются охоте, "спорту благородных". В одежде и украшениях они соревнуются со знатью, так же как и в погребальных обрядах, обставляя их с максимальной помпой. Над погребениями воздвигаются роскошные надгробия - натрициат спешит увековечить свою славу. Некоторые впадают в экстравагантность. В сохранившейся от 1415 года описи расходов на свадьбу патриция из Пистойи подробно зафиксированы его широкие траты, включая оплату свиты из восьми всадников, покупку невесте шести платьев, отделанных мехом и серебром, сундуки, драгоценности, постельное белье и пр. - за все это было уплачено целое состояние, почти 600 флоринов. С купеческой и предпринимательской верхушкой приходится считаться и королевской власти, которая нуждается в ее финансовой и политической поддержке. Отдельные из наиболее преуспевших купцов приближены ко двору. Банкир Жак Кер, "первый финансовый магнат Европы" (ок. 1395-1456), вкладывавший свой капитал во всевозможные прибыльные предприятия и имевший интересы по всей Европе, делается казначеем и министром французского короля Карла VII, участвуя в проведении государственных реформ, так же как и военной и дипломатической политики Франции. Беспрецедентное возвышение и падение Кера, которому, после того как он впал в немилость, пришлось бежать из Франции и умереть в изгнании, произвели неизгладимое впечатление на современников. Франсуа Вийон размышлял о том, куда после смерти попала душа Кера. Полна приключений и превратностей и жизнь старшего современника Жака Кера Бонакорсо Питти (1354-1456). Купец несравненно более скромного масштаба, чем Кер, он однако был активно вовлечен в городские дела Флоренции и, чувствуя себя на равных с высшей аристократией, участвовал в войнах и дипломатических интригах, ввязывался в борьбу партий в своем родном городе. В поисках "фортуны" Питти переезжает из Флоренции в Ниццу, из Авиньона в Гаагу и Брюссель, из Аугсбурга в Загреб. Он выполняет дипломатические поручения в Лондоне и Париже, при дворе императора Священной империи, занимает высшие должности во Флорентийской республике. Расчетливый купец, он вместе с тем и азартный игрок в кости, проигрывающий и выигрывающий суммы, которые с дотошной аккуратностью записывает. Питти - авантюрист, делец, писатель, оставивший по себе память в созданной им "Хронике", которую он заполнял сведениями о всех событиях своей богатой приключениями жизни, о членах семьи и близких и дальних родственниках, о дуэлях и интригах, в которых участвовал, но также и о политических коллизиях, свидетелем которых ему довелось быть.

Нигде в Европе купечество не достигало такого экономического и политического могущества, как в городах Италии. Нигде в торговую деятельность не вовлекался столь широкий слой населения. Путешественник, проезжавший через Венецию незадолго до великой чумы 1348 года, пришел к заключению: "Весь народ - купцы". О генуэзцах говорили: "Генуэзец - значит купец". Такие оценки справедливы в том смысле, что именно крупное купечество задавало тон всей экономической, социальной и политической жизни в городах Италии. Профессия купца здесь была морально реабилитирована и Якоб из Вараццо, архиепископ Генуэзский и автор знаменитой "Золотой легенды", уподоблял купцу самого Христа: на корабле креста он приплывает, дабы дать людям возможность обменять земные преходящие вещи на вечные. Богатство более не имеет отрицательного смысла, ибо, как утверждает Якоб из Вараццо, богатыми были и библейские патриархи и сам Христос!

 В XIII веке и позднее было немало купцов, предпринимавших дальние и рискованные плавания. В 1291 году братья - генуэзцы Вивальди - отправляются в странствие, на которое, по словам современников, "до них никто не отваживался": они отплывают на запад от Гибралтара разыскивать баснословно богатую Индию то ли в западных водах Атлантики, то ли обогнув с юга Африку, - в любом случае они не имели ни предшественников, ни ориентиров, которыми могли бы руководствоваться. Таких смелых первооткрывателей и путешественников, которые сочетали погоню за наживой с любознательностью и авантюризмом, привлекали Индия, Китай, страны Африки, Ближний Восток. Купец легко превращался в корсара. Вспомним 4-ю новеллу второго дня "Декамерона": подвергшись ограблению, купец сам принимается за пиратство и возвращается домой разбогатевшим. Купцы отплывали в торговые поездки вооруженными, в 1344 году в Генуе был принят закон, который запрещал им отправляться без оружия далее Сицилии и Майорки.

Энергичный купец, который предпринимает дальние странствия за товарами и подвергает риску свои богатства и самую жизнь, - персонаж многих литературных произведений, фаблио. Купцы, как правило, противопоставляются здесь прочим богатым горожанам: последние ведут оседлый образ жизни, тогда как купцы - народ непоседливый. Купец должен быть постоянно настороже и готов встретиться с опасностью. Она подстерегала его в дальних путешествиях, особенно морских - ему грозило кораблекрушение, нападение пиратов, или конкурентов. Но опасность исходила и от людей, с которыми купец вступал в те или иные деловые отношения... "Ты молод, - наставляет купец из Прато Франческо ди Марко Датини своего молодого помощника, - но когда ты проживешь с мое и будешь иметь дело со столькими же людьми, как я, ты поймешь, что человек таит в себе опасность и что рискованно с ним иметь дело". Образование торговых компаний с разделением доли риска в случае потерь между купцом - владельцем основного капитала и купцом-мореплавателем было в немалой степени вызвано сознанием подстерегающей людей этой профессии опасности: первый рисковал деньгами и товарами, второй - жизнью и более скромными средствами, вкладываемыми им в предприятие - коллеганца (в Венеции), комменда (в Генуе), видерлегунг (в Северной Германии).

Но постепенно происходит смена типа крупного купца: странствующий по суше или воде торговец, подвергающий себя всем мыслимым и немыслимым опасностям и невзгодам, превращается в предпринимателя, который сидит в своей фактории и ведет дела преимущественно при посредстве агентов и переписки. Эта трансформация имела далеко идущие последствия для всего облика купцов, их психологического склада и культуры.

На протяжении длительного периода грамотность оставалась привилегией, если не монополией духовенства. С XIII века положение повсюду, от Фландрии до Италии, начинает меняться. Торговая деятельность требовала подготовки, в том числе и овладения образованием. Неграмотный купец едва ли мог успешно вести свои дела. В городах, притом не только крупных, но и сравнительно небольших, появляются светские школы, в которых детей состоятельных бюргеров обучали чтению, письму и счету. В то время как в церковной школе изучали священные тексты, а арифметика требовалась прежде всего для соблюдения календаря и праздников, в новой школе - городской знания приобретались с практическими целями.

Соответственно менялись и методы обучения, центр тяжести в образовании перемещался с классического на прикладное. Потребности купечества способствовали переходу от римских цифр к арабским, более удобным для коммерческих счетов, и к введению нуля. Здесь закладывались некоторые основы нового, более рационального подхода к математике. Постепенно складывается "арифметическая ментальность" - склонность и вкус к счету, точности, не характерные для предшествующего периода. Арифметика развивалась не только в кельях ученых и в королевских казначействах, но и в конторах купцов, и сатирик XIII века изменяет это слово:  aerismetica - "денежное искусство". В завещании одного венецианского купца (1420 г.) читаем: его дети должны пройти курс абака "для того, чтобы обучиться коммерции". "Абаки" - руководства для торговых расчетов, иногда рифмованные, что должно было облегчить заучивание, - составлялись с XIII века. Флорентийский купец и банкир Джованни Виллани насчитывал в начале XIV века в своем родном городе от 8 до 10 тыс. учеников, посещавших шесть городских школ, в которых обучались математике. В Лондоне учеников золотых дел мастеров специальным постановлением обязывали учиться в школе. В городских школах обучали латыни, но письма и документы уже нередко составлялись на народном наречии. Наиболее ранний из известных ныне текстов на итальянском языке - фрагмент купеческого счета из Сиены - датируется 1211 годом. С развитием деловой корреспонденции, в особенности купеческой, было непосредственно связано изменение характера письма: переход на протяжении XII-XIII столетий от "каролингского минускула" к "курсиву" (скорописи).

Дети купцов охотно шли в университеты. Гамбургский городской совет учредил стипендии для обучения сыновей бюргеров в университете Ростока. Восемнадцать юношей, принадлежавших к трем поколениям семьи советника из небольшого северогерманского города, посещали университет. Но далеко не все сыновья коммерсантов, получив высшее образование, возвращались к делам своих отцов. Некоторые становились духовными лицами, врачами, юристами, и в 1360 году сын лионского сукноторговца получил степень доктора римского права. Другие, став членами городских советов или бургомистрами, не оставляли торговли. Сыновья купцов осваивали иностранные языки, итальянцы - английский и немецкий, а немцы-ганзейцы - также и русский, необходимый для успешного ведения дел в Новгороде, и эстонский - для общения с контрагентами в Прибалтике. Для нужд купцов составлялись словари и разговорники, включая пособия для изучения восточных языков. Наиболее ходовыми языками международного общения были итальянский (в странах бассейна Средиземноморья) и средненижненемецкий (в городах Балтики).

В доме купца, богатого бюргера появляется книга - некогда монопольное владение духовных лиц. И хотя до конца Средневековья в этой среде книги не были широко распространены и оставались скорее предметами роскоши, тем не менее в Сицилии, например, из 123 известных библиотек в XIV и XV веках более ста принадлежали горожанам. В состав купеческих библиотек входили прежде всего жития святых, Библия, псалтырь, но одновременно и сочинения Боэция, Цицерона, римских поэтов, "Божественная Комедия", а затем и Боккаччо. В распоряжении городских советов Германии находились солидные по тогдашним меркам библиотеки. Кругозор купца расширялся теперь не только вследствие посещения других стран и городов, но и благодаря начитанности. Он был способен сопоставлять историю и культуру собственного города и государства с обычаями и учреждениями разных народов и стран.

Возникали практические руководства по торговой деятельности, в которых перечислялись товары, меры и веса, указывались денежные курсы и таможенные пошлины, равно как и способы обмана властей, взимавших налоги с купцов; здесь же даются описания торговых путей, образцы счетов и календари и даже советы по изготовлению разного рода изделий. Не абстрактное и пренебрегающее повседневной жизнью схоластическое знание, но сведения о конкретном, прикладном и измеримом - вот что находится в центре внимания авторов этих руководств - купцов и предпринимателей.

Купец ведет переписку. Он либо сам пишет письма, либо их записывает под диктовку секретарь. Отплывая с грузом, торговые суда постоянно увозили и купеческую корреспонденцию. В архиве Франческо Датини, умершего в 1410 году, сохранилось более 150 тысяч деловых писем. Флорентиец Паоло да Чертальдо, автор сборника наставлений (60-е годы XIV века), в котором благочестивые поучения перемежаются советами чисто практического содержания, придает деловой корреспонденции большое значение. Как только ты получишь письма, говорит он, прочти их и в случае необходимости немедля распорядись, пошли курьера, если они касаются купли-продажи. Но доставленные тебе чужие письма не передавай, прежде чем не распорядишься своими делами, ведь в них могут быть сведения, которые тебе повредят.

У Паоло да Чертальдо купеческая этика выражена очень определенно. Нужно уметь зарабатывать деньги, но еще важнее уметь их разумно тратить. Чертальдо, как и другие купцы XIV века, религиозен. Но что это за религиозность? Ад угрожает неосмотрительным людям, и поскольку нельзя не бояться смерти, то нужно постоянно быть к ней готовым, то есть держать в полном порядке свои дела и перед кончиной свести счеты с Богом и компаньонами. Долг перед Творцом в сознании Чертальдо стоит в одном ряду со всеми прочими обязательствами купца. Едва ли от взора этого купца-писателя укрываются противоречия между требованиями повседневной жизни и религиозно-этическими идеалами, и он колеблется между этими полюсами, не переживая, однако, драмы и внутренне разрешая этот конфликт в пользу купеческого призвания...

В среде купцов выделяются авторы "семейных хроник". Характерно название одного из таких сочинений: "Книга Джовенко Бастари о всех делах его жизни, кредиторах и дебиторах и достойных памяти событиях". "Семейные хроники", содержавшие записи о рождениях, браках, смертях членов семьи, о выгодных торговых сделках и избрании на городские должности, включали в себя и сообщения чисто исторического содержания. Они интересны как свидетельство умственного движения в крупном европейском городе, связанного с подъемом индивидуального и коллективного самосознания наиболее развитой, состоятельной и деятельной части его населения. Вот, например, "Мемуары" Джованни ди Паголо Морелли (1371-1444), охватывающие период 1393-1421 годов, ярко раскрывающие личность и главные жизненные ценности итальянского купца конца XIV - начала XV века.

...Этот потомок красильщиков и суконщиков не принадлежал к ведущим семьям флорентийской олигархии. Он - купец средней руки, трудолюбием и расчетливостью сколотивший состояние. Он осторожен и осмотрителен. Он учит как разбогатеть без риска и не гоняясь за прибылью, если это опасно. Старайся скрывать от коммуны размеры своих доходов, дабы уклониться от уплаты налогов, и всячески демонстрируй, что у тебя лишь половина того, чем на самом деле владеешь, - советует он; всегда дружи с теми, кто стоит у власти, и примыкай к той партии, что сильнее; никому не доверяй, ни слугам, ни родичам, ни друзьям, ибо люди порочны и начинены обманом и предательством; там, где дело идет о деньгах или ином добре, не найдется родственника или друга, который позаботился бы о тебе больше, нежели о себе; если ты богат, довольствуйся тем, что покупаешь друзей на свои деньги, коль не можешь приобрести их иными способами. Морелли записывает советы, как нужно отказывать в займах и поручительствах, как сделать, чтобы родственники не объедали, и как присматривать за слугами. Ростовщичество само по себе не предосудительно, но опасно вследствие дурной славы, которую может приобрести ростовщик. Эгоистическая мораль беспринципного наживания выступает под пером Морелли с предельной ясностью. В его глазах добро отождествляется с пользой, добродетель - с выгодой, а зло - с убытком. Морелли нетвердо помнит, сколько детей родила его невестка, но точно указывает размеры ее приданого. Но он вместе с тем не склонен сводить знания к одним лишь практическим навыкам. Наряду с бухгалтерией и грамматикой, пишет он, желательно знать Вергилия и Боэция, Сенеку и Цицерона, Аристотеля и Данте. Не говоря уже о Святом писании. Полезно также путешествовать и знакомиться с миром. Этот меркантильный индивидуалист, поставивший во главе умение наживаться, был современником широкого культурного движения - гуманистического, которое не оставило его равнодушным. Способствуя развитию навыков, необходимых для предпринимательской деятельности, культура вместе с тем доставляет ему и душевное наслаждение. Правда, мерки купца Морелли привносит и в эту сферу жизни: "Ты сможешь, изучая Вергилия, - пишет он, - побыть в его обществе сколько заблагорассудится, и он... научит тебя без какой-либо денежной или иной мзды".

Религиозность Морелли примеряет Бога и купеческое стяжательство. Его отец, вспоминает Морелли, не терял ни минуты, стараясь всегда заслужить любовь Творца и вместе с тем снискать дружбу добрых людей, богатых и могущественных. Мудрым помогает Бог и они сами себе помогают. Удачную коммерцию Морелли принимает за служение Богу. В расчетных книгах купцов и торговых компаний велись особые "счета Бога". Сюда вносились те суммы, которые купцы жертвовали на бедных и богоугодные заведения, с тем, чтобы застраховать свои души от посмертных неприятностей. С Творцом обращались как с членом купеческой компании, и размеры Его доли зависели от величины прибыли, полученной компанией. Таким образом, Бог был прямо заинтересован в том, чтобы даровать предпринимателям максимальный доход - вполне рациональный способ побудить Творца прислушаться к молитвам купцов и банкиров. Благочестие купцов проникнуто духом коммерции в такой же мере, в какой погоня за земными благами осознается ими как дело Божье. Честное ведение дел не только не препятствует, но напротив способствует спасению души: тот купец, который не грешит языком своим, соблюдает данные ближним клятвы и не отдает денег под ростовщические проценты, разбогатеет и заслужит вечную жизнь, - утверждает неизвестный автор надписи на возведенном в XV веке здании торговой компании в Валенсии.

Таким образом, у делового человека эпохи Возрождения было два облика. Он сочетал культуру с коммерцией, религиозность с рациональностью, благочестие с аморальностью. Он пытался перестроить отношения между моралью и религией таким образом, чтобы вера в Бога не служила препятствием для его не слишком чистых операций. Заботы о спасении души не служили препятствием для средиземноморских купцов в их торговле с врагами христианства - мусульманами. Испанским и итальянским купцам ничего не стоило нарушить запрет экспорта оружия арабам и туркам. Баснословные прибыли давала торговля рабамихристианами, и Петрарка в удручении писал о "грязном народце" рабов, которые заполняют улицы Венеции и оскверняют этот прекраснейший город. Сказанное не означает, что погоня за прибылью не ставила купца или финансиста в трудное положение морального разлада. Завещания многих деловых людей приоткрывают завесу, скрывавшую их муки совести и страха перед загробными карами: они отказывали в пользу бедных значительную долю своего имущества, как, например Франческо Датини, в старости обратившийся к покаянию. Он совершил паломничество, постился и в конце концов оставил почти все свое огромное состояние - 75 тыс. флоринов на дела милосердия.

Средневековье переняло у Античности образ Фортуны - воплощения слепой судьбы, постоянно вращающей колесо, которое то поднимает, то сбрасывает уцепившихся за него искателей удачи. Пожалуй, никому в средневековом обществе этот образ не подходил в такой же мере, как купцу. Слово "фортуна" сохраняет два значения: "судьба, удача и "большая сумма денег, богатство". И это не случайно. Не оставляющее купца чувство риска связано с представлениями о судьбе, играющей человеком. К концу Средневековья мысль о судьбе, произвольно раздающей удачи и поражения людям, становится особенно напряженной и неотступной - как у купцов, переживающих быстрое обогащение и еще более скорое разорение (как, например, крах крупнейших банкирских компаний во Флоренции - Барди и Перуцци), так и у мыслителей эпохи Возрождения) и само понятие "фортуна" все более получает одностороннее толкование как силы разрушительной, губительной, насыщенной смертельной опасностью, "несудьбы".

Для того, чтобы защищаться от превратностей судьбы, купцы нуждались в покровителе, и таким святым, патроном торговли и мореплавания, считался Николай из Миры. С конца XI века его мощи хранились в Бари, привлекая массы паломников. Между тем венецианские купцы утверждали, что подлинные мощи св. Николая хранятся в их городе - торговая конкуренция находила продолжение и в поклонении святому. Но св. Николай почитался патроном купцов и в северной части Европы - во всем бассейне Балтийского моря. Отмечено, что с обострением чувства экономической неустойчивости у итальянских горожан возрастала потребность давать своим детям имена святых, которые защитили бы их от жизненных невзгод. Именами святых стали усердно наделять и торговые корабли, то была своего рода "страховка" от гибели и разорения. Другой путь избежать риска, сопряженного с дальней торговлей, виделся в переходе к более гарантированному способу помещения денег: венецианский купец Андреа Барбариго завещал своему сыну скупать земли, и его сын Никколо завещал Андреа Младшему вообще не вкладывать капиталов в торговлю. Отказ от торговли в пользу финансовой деятельности и землевладения отвратил итальянских деловых людей от участия в открытиях.

Жизнь воспринималась купцом позднего Средневековья как драма, как беспрерывная и безжалостная борьба. В этих условиях единственное прибежище - семья. Она обладала прочной эмоциональной основой, и именно в этой среде начинают вырисовываться контуры семьи нового времени. Дело, которое ведет глава семьи, - дело всей семьи, переходящее от отцов к сыновьям. Именно в купеческих семьях, при признании главенства отца, центром семейного ядра становится ребенок - продолжатель дела отца. Семья была главным структурным элементом в организации крупной торговли и кредита, и компании, которые доминировали в хозяйственной жизни XIV-XV веков, представляли собой прежде всего семейные общества. Семьи городских богачей наследственно владели высшими должностями в магистрате. Например, в Кельне в XIII-XIV веках выходцы из семьи Оверштольц 25 раз занимали пост бургомистра. "Семейные хроники" - один из наиболее ярких показателей развитого "семейного самосознания". В них запечатлены достоинства семьи, воспета семейная честь. И случайно ли в конце Средневековья и в религиозной живописи возрастает внимание к изображению сцен сакральной истории в виде сцен семейной жизни? Именно в это время местом действия в живописи все чаще становится внутреннее помещение дома, семейный очаг выступает в качестве притягательного центра. Бюргерская, купеческо-предпринимательская семья - сюжет группового портрета, утверждающегося в искусстве того времени. Семейный портрет в интерьере - новое явление. Стремясь увековечить себя, купцы и финансисты заказывают свои портреты, и художники изображают их в конкретной обстановке внутри дома, в конторе, с женами и детьми.

Деятельность деловых людей, которая нуждалась в новой системе ценностей и способствовала ее возникновению, далеко не сразу получила признание в литературе. Данте смотрел на купцов свысока и холодно, с аристократическим пренебрежением, Петрарка их не замечал. Купеческая, городская жизнь неудержимо прорывается на страницы итальянской новеллы XIV-XV веков. Известный специалист по истории итальянской литературы В. Бранка имел все основания назвать "Декамерон" "подлинной Одиссеей торговли". На смену прежнему носителю героического начала - рыцарю, воину, приходит новый герой - предприимчивый и энергичный купец, "настоящий пионер позднего Средневековья". Эти "рыцари торговли" закладывали основы нового мира, и Боккаччо был первым, кто воздал им должное в литературе.

Денежное обращение трансформирует традиционную средневековую ментальность, отнюдь не склонную к меркантильному подходу к человеку, который теперь прокладывает себе дорогу. В Италии и Франции XV века уже были в ходу выражения такого типа: "Человек, стоящий столько-то тысяч флоринов (франков)". Мышление на купеческий манер, склонность видеть самые различные стороны действительности сквозь призму счета и расчета проявляются во всем. В расчетной книге венецианца Якопо Лоредана содержится запись: "Дож Фоскари - мой должник за смерть моих отца и дяди". После устранения врага вместе с его сыном купец на противоположной странице счета удовлетворенно делает пометку: "Оплачено"...

Потребностям купцов-мореплавателей отвечали портуланы - путеводители и описания портов и морских путей, карты Европы и мира (развитию картографии и более рациональному овладению пространством дали толчок путешествия и плавания XIV и XV веков).

Посещение ярмарок, использование благоприятной конъюнктуры для прибыльного проведения коммерческих и финансовых операций и удачи в спекуляциях - все требовало повышенного внимания ко времени. Купец мыслит днями, не столетиями. Вполне естественно, что рука об руку с перестройкой пространства идут изменения в восприятии времени. Мы видели, что историческое время проникает в "семейные хроники". Нюрнбергский купец и патриций Ульман Штромер пишет в самом конце XIV века историю своей семьи, начинающуюся упоминанием предка-рыцаря, который жил в начале XIII века. Утверждающийся в живописи портрет - выражение стремления запечатлеть и увековечить определенный момент времени индивидуальной жизни. "Время купцов" решительно заявляет о своей автономии по отношению к "времени церкви". Последняя начинает утрачивать свои позиции в контроле над временем. Деловых людей уже не устраивает церковный календарь с подвижными праздниками и началом года, колеблющимся между 22 марта и 25 апреля, им необходима форма для более точных расчетов времени, и в связи с этой потребностью начало года устанавливается в день обрезания Христа - 1 января.

Но купцы нуждаются и в четком и равномерном измерении малых отрезков времени, следовательно, в часах, циферблат которых делился бы на равновеликие части. Изобретенные в конце XIII века механические часы устанавливаются на башнях городских ратуш и соборов: в 1300 г. - в Париже, в 1309 - в Милане, в 1314 - в Кане, в 1325 - во Флоренции, между 1326 и 1335 гг. - в Лондоне, в 1344 - в Падуе, в 1354 - в Страсбурге и Генуе, в 1356 - в Болонье, в 1359 - в Сиене, в 1362 г. - в Ферраре...

Отныне сутки делятся на 24 часа, отмечаемые боем часов или, как в Страсбурге, криком механического петуха. Новое изобретение давало практические удобства, но, главное, символизировало переход времени на службу бюргерам, патрициям, светским властям. В XV веке появляются механические часы для личного пользования. На смену неточному, приблизительному времени Средневековья, сакральному, связанному с литургией, приходит время секуляризованное (мирское) и измеримое, делимое на равновеликие отрезки. "Теологическое" время оттесняется временем "технологическим". Обостряется ощущение хода времени. Генуэзские нотарии при составлении документов отмечали не только день, но и час их оформления.

Оценка времени повышается, и если прежде его ценили как достояние Бога (в этом смысле нужно понимать слова св. Бернара: "Нет ничего драгоценнее времени"), то теперь оно осознается как достояние человеческой личности. Здесь уместно припомнить слова Сенеки: "Все у нас, Луцилий, чужое, одно лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владение природа...". С этими словами перекликается рассуждение итальянца Леона Баттисты Альберти: "Есть три вещи, которые человек может назвать принадлежащими ему". Они дарованы природой и "никогда с тобой не разлучаются". Что же это за вещи? Во-первых, это душа, во-вторых, "инструмент души" - тело. Третья вещь - "вещь драгоценнейшая. Она в большей мере моя, чем эти руки и глаза... это - время". И Альберти добавляет: все утраченное можно возместить, но не время.

Пожилой парижский буржуа, который в конце XIV века оставил книгу наставлений для своей молодой жены, напоминает ей, что в мире ином каждый будет держать ответ за попусту растраченное время. Буквально то же самое проповедовал Бертольд Регенсбургский. И точно так же Джанноццо Манетти, член флорентийского правительства, подчеркивает, что в конце жизни каждому придется дать отчет в том, как он использовал отпущенное Богом время, причем Господь спросит каждого не только о потраченных годах и месяцах, но и о днях, часах и мгновениях. Это суждения гуманиста, а вот совет Франческо Датини, банкира и предпринимателя: "Тот опережает других, кто лучше умеет тратить свое время". Друг Боккаччо Паоло да Чертальдо в своей "Книге о добрых нравах" фиксирует сроки, когда рекомендуется покупать и продавать те или иные продукты. Рай и Ад соседствуют в его книге с ценами на зерно, масло и вино, вечность - с периодами коммерческого годового цикла. Век спустя венецианский купец записывает, в какие месяцы года возрастает спрос на деньги и когда их можно с наибольшей выгодой употребить: в Генуе - в сентябре, январе и апреле, когда отправляются в плавание корабли, а в Валенсии - в июле и августе во время урожая зерна; в Монпелье потребность в деньгах наибольшая в период ярмарок, которые происходят здесь трижды в год... Рассчитывая свои средства и способы их приумножить, купцы вместе с тем пристально следят за календарем. - Время - деньги!

Разумеется, "время купцов" - отнюдь не то же самое, что "время гуманистов", и деловые люди ценили время по несравненно более прозаическим причинам, нежели поэты или философы. Но дух, пронизывающий высказывания о времени тех и других, в конечном счете одинаков. Время "очеловечивается", субъективизируется и потребность "присвоить" себе время, овладеть им в равной степени испытывают как деловые люди, так и ученые, поэты, художники, которые дорожат временем для получения знаний, для того, чтобы "изо дня в день становиться тем, чем мы не были раньше" (Л.М. Баткин).

Деловые люди Флоренции и других городов Италии образовывали главную социальную базу гуманизма. Их меценатство, заказы, наряду с заказами пап, тиранов и иных знатных господ, материально обеспечивали творчество архитекторов, скульпторов, художников, возводивших соборы и дворцы, украшавших их фресками и статуями. Стремясь подражать аристократии и ассимилироваться с ней, богатые люди не скупились на затраты по возвеличиванию родного города и тем самым - самих себя. Приобщение к художественной жизни повышало их социальный престиж и способствовало расширению их культурного горизонта. ...Отношения деловых людей с художниками и поэтами широко варьировались - от преклонения до использования в качестве наемных работников, подобных всем другим ремесленникам, занятых ручным трудом. Но они не могли не сознавать, что искусство вносит в их практическую жизнь элемент праздничности, приподнятости, насыщает ее высшим смыслом. Новое понимание природы, умение в нее всматриваться, перспективное освоение пространства и вкус к реальной детали, глубоко изменившееся чувство времени и сознание истории, "гуманизация" христианства, наконец, новая высокая оценка человеческой индивидуальности - все это отвечало более рационалистическому мировидению и глубинным потребностям нового класса - ранней буржуазии. Практика купцов и творчество ренессансных гениев разделены пропастью, так же как различалось понимание личностного начала, доблести, энергии у гуманистов и у деловых людей. Но и те и другие делали общее дело - участвовали в созидании нового мира.

Сколько бы крупный купец ни старался "врасти* в феодальную структуру, приноровиться к ней, он являл собой социально-психологический тип, противостоящий феодальному сеньору. Это рыцарь наживы, рискующий не на поле брани, а в своей фактории, конторе, на торговом корабле или в банке. Воинским доблестям и импульсивной аффектированности благородных он противопоставляет трезвый расчет и предвидение, иррациональности - рациональность. В среде деловых людей вырабатывается новый тип религиозности, парадоксально объединяющий веру в Бога и страх перед загробными карами с коммерческим подходом к "добрым делам", за которые ожидаются пропорциональные возмещения-награды, выражающиеся в материальном преуспеянии.

Этот социально-психологический тип уникален в мировой истории. Если Европа к концу Средневековья вырвалась из ряда других цивилизаций мира, сумев преодолеть барьер традиционализма и архаики, и начала свою всемирную экспансию, которая в конечном итоге коренным образом изменила весь лик нашей планеты и открыла этап подлинно всемирной истории, то среди тех, кто более всего способствовал осуществлению этого неслыханного, беспрецедентного рывка, чреватого неисчислимыми последствиями, в первую очередь нужно назвать купцов.