Глава XXIV Прекращение развития

266. Разлад юриспруденции и жизни не мог продолжаться очень долго; мало-помалу жизнь, расшатанная в ее основах и ослабевшая в своей энергии, повлияла подавляющим образом на самую юриспруденцию; к тому же императоры преследовали все, что в этой последней выдавалось какою-либо самостоятельностью. III столетие было временем политического гонения на юристов. Потом отношение к ним власти вновь стало изменяться к лучшему, и это обстоятельство повлияло благотворно на школьное преподавание права и на учебную литературу его: с IV века учебная литература получила новое развитие, которое опиралось главным образом на труды Гая (Фиттинг). Но было уже невозможно воскресить погасшее юридическое творчество. Лучшие силы отстранились от судебно-правовой деятельности, лучшие умы обратились в область религиозных споров. III столетие обозначило собой последний предел живого развития права в Риме. В промежутке времени между Павлом, Ульпианом и Модестином, с одной стороны, и имп. Юстинианом (нач. VI стол.) с другой, встречаются еще немногие императорские постановления*(1067) и практические нововведения*(1068), на которые мы вправе смотреть как на продолжение предшествующего движения, однако общее состояние права указывало всеми своими признаками на то, что оно близилось к омертвению. Личный состав юристов, адвокатов, судей ухудшался в качественном отношении; дурные стороны сложившегося порядка развивались, хорошие стороны его ослаблялись. Посредственности овладели судебною практикою, из искусства юриспруденция стала простым ремеслом, в деятелях его исчез живой интерес к своему делу. Речи адвокатов перешли в пустословие, диалектика заменила собою анализ жизненных явлений. Свобода судьи, - разнообразие источников, из которых он черпал свое вдохновение, - сделалась причиною судебного произвола. Правительство в ряде мер стремилось подавить этот произвол; несомненно, что оно успело убить в конце всякое проявление самостоятельной юридической мысли, но трудно сказать, в какой степени удалось ему достигнуть своей непосредственной цели. Наиболее решительная мера состояла в преобразовании гражданского судопроизводства; оно последовало при имп. Диоклетиане, в связи с общим преобразованием управления империей. Разделение суда на ius и iudicium было отменено; правительственный чиновник призван был исполнять обе функции, которые прежде распределялись обыкновенно между претором и присяжным судьею. Контестация иска окончательно потеряла свое прежнее значение и означала собою не более как момент процесса. Письменное производство дела вытеснило собою устное производство. - Однако и эта решительная мера не спасла суда от произвола, действительного или кажущегося. В 316 году Константин объявил, что интерпретация (interpretatio) права, т. е. преобразование его путем казуального творчества принадлежит только императору.*(1069) В 426 г. имп. Валентиан III ограничил ius respondendi четырьмя, давно умершими юристами: Папинианом, Ульпианом, Павлом и Модестином, приобщив к ним пятого, Гая*(1070): судья лишь тогда должен был основать свое решение на мнении юриста, когда оно принадлежало одному из пяти вышеназванных или, по крайней мере, приводились в их сочинениях. При разногласии мнений, спор разрешался большинством голосов, при равенстве этих последних - мнением Папиниана; когда же и у этого последнего не отыскивалось надлежащего ответа, то предоставлялась свобода собственному усмотрению судьи. - Широкая власть карать и миловать, обсуждая дело по совести, не гармонировала с новым характером суда. Неоднократно законодательство строгим тоном указывало судьям их обязанность - не потакать виновным*(1071), Юстиниан же нашел за нужное определить даже maximum денежной оценки иска (duplum)*(1072); область применения этой последней меры осталась, впрочем, не ясною. Последние остатки творчества гасли в таких условиях; только в третейском суде жили еще черты прежнего порядка. Разрозненные императорские постановления не в силах были оживить право, и то, что под пером юристов являлось когда-то как выражение известного идеализма, в императорских постановлениях звучало лишь напыщенной фразой. Оставалось увековечить труды предшествующих поколений, собрав их в одно целое, и эту цель стремились достигнуть кодификации Феодосия II и Юстиниана.