Максимов В.Ю.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 
34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
51 52 53 54 55 56 57 58 59 

канд. юрид. наук, доцент филиала РГГУ в г. Ставрополе

 

О признании юридического лица потерпевшим от преступления

 

Основополагающим институтом виктимологии выступает институт потерпевшего (жертвы), а виктимологии криминальной – потерпевшего от преступления. Однако данный институт является не узкоспециализированным и даже не отраслевым, а межотраслевым, охватывающим многие составные части права. Ими в частности, являются как процессуальные (уголовно-процессуальные, гражданско-процессуальные), так и материальные (уголовные, гражданские), а также комплексные отрасли права (как, например, административное право).

Д.В. Ривман и В.С. Устинов в своем фундаментальном труде “Виктимология” обосновывают, в частности, различия между понятиями “потерпевший” в виктимологии, уголовном процессе и уголовном праве. Они отмечают, что в виктимологии это понятие (являющееся в данном случае синонимом термина “жертва”) основывается на объективном критерии, отражающем реальное событие – наличие вреда, ущерба, причиненного преступлением. Уголовно-процессуальное понятие данного института базируется на его юридическом закреплении в процессуальных документах правоприменительных органов,  следовательно, имеет достаточную долю субъективности. Уголовно-правовое же определяется его принадлежностью к объекту преступления, то есть местом в составе правонарушения.

Представляется, что столь широкое понимание термина “потерпевший” отнюдь не способствует соблюдению точности формулировок и определенности поля исследования названных правовых наук. Поэтому ряд авторов предлагают, в частности, применить терминологическое и содержательное разделение понятий “потерпевший” и “пострадавший” и отнести первое из них к категориальному аппарату уголовно-процессуального, а второе – уголовно-материального права. Представляется, что и криминологическое обозначение потерпевшего в рамках криминальной виктимологии целесообразно ограничить термином “жертва”, гораздо более широким, нежели два остальных.

 Необходимо отметить, что авторы практически всех современных  учебных пособий по данной отрасли права, анализирующие указанный институт, рассматривают его в рамках учения об объекте преступления. Однако по поводу места и роли его в этом элементе состава преступления у правоведов в настоящее время не наблюдается единства мнений.

Некоторые авторы отождествляют потерпевшего от преступления с объектом такового в целом. Например, этой точки зрения придерживаются ученые так называемой екатеринбургской школы уголовного права, виднейшим представителем которой в данном вопросе выступает Г.П. Новоселов, который указывает, в частности, что в известном смысле потерпевший и есть тот, кто  является объектом преступления. Приводя в данном случае мысль автора, мы хотели бы подчеркнуть что, с одной стороны, под потерпевшим Г.П. Новоселов понимает только лицо физическое. С другой стороны, таковым, по его мнению, может быть и некая социальная группа.

Ряд правоведов вслед за Н.И. Коржанским  считают потерпевшего от преступления особым – живым и даже имеющим процессуальное значение – видом его предмета, то есть того, на что непосредственно направлено преступное посягательство. Такую позицию в данном вопросе, в частности, занимают Д.А. Семенов, А.В. Пашковская,  А.Н. Игнатов,  В.И. Динека  и другие. При этом большинство из указанных авторов воспроизводят в учебных пособиях законодательную формулу о том, что потерпевшим в уголовном процессе признается лицо, которому преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред. Обратим внимание, что в подобной трактовке потерпевшего в уголовном праве объем его понятия еще более не совпадает с процессуальным, так как в отличие от такового включает возможность причинения потерпевшему лишь вреда физического. А.В. Пашковская, к слову, также обращает внимание читателя на неполное совпадение понятий потерпевшего в уголовном праве, уголовном процессе и виктимологии.

Еще одна группа ученых придерживается взгляда на потерпевшего от преступления как на особый признак состава уголовного правонарушения, охватываемый элементом “объект преступления”, но не совпадающий ни с ним самим, ни с его предметом. Это точка зрения, в частности, А.В. Наумова,  А.И. Чучаева,  И.Я. Козаченко,  В.Е. Мельниковой.

Обратим внимание  на тот примечательный факт, что практически все вышеупомянутые исследователи уголовно-правовой отрасли вплоть до последнего времени традиционно трактовали потерпевшего – вне зависимости от его соотношения с объектом и предметом преступления – как исключительно физическое лицо. Такова была устоявшаяся традиция советской школы уголовного права. Некий намек на возможность неоднозначности такой позиции мы встречаем лишь у Г.П. Новоселова (при всей, так сказать, экзотичности его взгляда на объект преступления вообще).

Обращение к зарубежному уголовно-правовому опыту решения данного вопроса не принесло нам ожидаемого результата. Из всех изученных нами иностранных законодательств в данной отрасли мы нашли подтверждение (да и то косвенное) возможности признания потерпевшим от преступления юридического лица лишь в Общей части Уголовного кодекса штата Нью-Йорк, в определении понятия “лицо”. По нему “лицо” трактуется как человек, а в необходимых случаях – публичная или частная корпорация, неинкорпорированное объединение, товарищество, правительство или правительственное учреждение. Можно предположить (и на это указывают некоторые авторы), что данное определение распространяется и на  лиц, являющихся потерпевшими от преступления.

Что касается содержания процессуального понятия потерпевшего, то необходимо, в первую очередь, напомнить, что данный институт нашел к настоящему времени отражение в уголовно-  и административно-процессуальной отраслях российского права. При этом до июля 2002 года в содержание данного понятия закон вкладывал только процессуальный статус физических лиц, что явствовало из статей 53 УПК РСФСР 1960 г. и 248 КоАП РСФСР 1984 г. Однако новые процессуальные кодексы России по-иному подошли к решению  вопроса, определив, что в качестве потерпевшего лица могут выступать и лица юридические. Так, КоАП РФ в ст. 25.2 содержит следующее  определение: “Потерпевшим является физическое или юридическое лицо, которым административным правонарушением причинён физический, имущественный или моральный вред”. Оставим на совести законодателя очевидный изъян такой формулировки и отметим, что УПК РФ оказался точнее в определениях. Его ст. 42 гласит: “1. Потерпевшим является … юридическое лицо в случае причинения преступлением вреда его имуществу и деловой репутации. <…> 9. В случае признания потерпевшим юридического лица его права осуществляет законный представитель”. Положение, аналогичное последнему, содержит и КоАП.

Наконец, виктимология (в ее российской трактовке) как учение о жертве преступления традиционно понимает под таковой физическое лицо, которому причинен или может быть причинён какой-либо вред. Иные точки зрения нехарактерны для отечественной науки. По крайней мере, Д.В. Ривман и В.С. Устинов относят к противоположному направлению лишь В.П. Коновалова.

Что касается зарубежных исследователей, то на такой же позиции, очевидно, находится и виднейший немецкий криминолог Г.Й. Шнайдер.

Однако организации вызывают у Г.Й. Шнайдера повышенный научный интерес. Ссылаясь на мнение ряда ученых (Рейса и др.), он рассматривает не только реальную возможность совершения противоправных действий непосредственно против хозяйственных организаций, но и их распространенность и облегченность их совершения в настоящее время развития крупного производства и мобильных связей между хозяйственными партнёрами. Более того, преступления такого рода в силу их компьютеризации становится возможным совершать мгновенно и в очень больших масштабах с дальнейшей перспективой представления  их в виде технической ошибки. Как отмечает ученый, использование современных средств компьютерной техники делает в таких случаях интеракцию между преступником и жертвой едва уловимой.

Думается, в данной точке зрения заложено  рациональное зерно для разрешения вопроса о признании в дальнейшем юридического лица жертвой преступления. Однако нам представляются неубедительными доводы по этому поводу Д.В. Ривмана и В.С. Устинова, которые утверждают, что любая пострадавшая общность людей – это не что иное, как совокупность жертв – физических лиц. Таким образом, на наш взгляд, ставится под сомнение сам правовой институт юридического лица.

Данная тема в рамках отечественной виктимологии перспективна для дальнейшего обсуждения. В том числе и в плане разработки мер правового, организационного, технологического, этико-корпоративного и иного характера по виктимологической профилактике по отношению к юридическим лицам как жертвам (объектам) будущих преступлений.

 

Иванова В.В.

Якутский филиал  Дальневосточного юридич. института МВД России

 

Проблемы уголовно-правовой оценки насилия, совершаемого в соучастии

 

                Защита личности, ее свобод, законных прав и интересов предполагает  дальнейшее теоретическое исследование выдвигаемых судебной практикой вопросов борьбы с насильственными преступлениями, совершенствование на их основе уголовного законодательства и практики его применения.

Проблеме насилия посвящено большое число работ, среди которых немало докторских и кандидатских диссертаций. В зависимости от направленности исследований насилие рассматривалось  в философском, социологическом, педагогическом, психологическом, уголовно-правовом, криминологическом, криминалистическом, процессуальном аспектах и т.д. Теоретические разработки касались как самой категории насилия, так и отдельных видов насильственных преступлений.

Рассмотрение обозначенных в названии статьи проблем обусловлено определенными обстоятельствами. Во-первых, в современной России качественно изменилась общая картина преступности. Сложившаяся криминогенная ситуация отличается активизицией связанных с применением насилия многообразных  криминальных проявлений, которые все чаще совершаются в соучастии. При этом повышается общественная опасность преступлений, создается угроза не только отдельной личности, но и криминологической безопасности населения. Как справедливо замечает Ф.Г. Бурчак, при насильственных преступлениях уже сам факт объединения усилий нескольких лиц для достижения одного преступного результата существенно повышает как опасность самого нападения, так и вероятность осуществления поставленных соучастниками перед собой целей[217]. Во-вторых, с принятием нового УК РФ 1996 г. произошли изменения в уголовном законодательстве, касающиеся насильственных преступлений и института соучастия. В-третьих, следственная и судебная практика выдвинула ряд дискуссионных вопросов, связанных с расследованием и рассмотрением дел о насильственных преступлениях, совершаемых в соучастии.

Следует заметить, что современная уголовно-правовая литература отличается многообразием видов насилия. Выделяется «физическое», «психическое», «имущественное», «инструментальное» или «рациональное», «нерациональное» или «насилие-самоцель», «интеллектуальное», «нравственное», «воспитательное», «политическое», «бытовое», «семейное», «вооруженное», «акустическое», «престижное» насилие и др. При этом для каждого вида насильственных преступлений определяются свои обязательные признаки. К примеру, бытовые насильственные преступления характеризуются таким обязательным признаком, как  конфликтная ситуация. Кроме того, большинство насильственных преступлений, совершаемых в сфере быта, отличается полимотивированностью и активным влиянием потерпевшего на сам процесс мотивации насильственного посягательства.

Вместе с тем нельзя не отметить, что некоторые из перечисленных выше разновидностей насилия, такие, как «семейное», «политическое»,  не признаются преступными в уголовно-правовом смысле, хотя речь идет о насилии. И это не случайно, так как вопрос о том, что из себя представляет насилие в уголовно-правовом смысле, каковы признаки, характеризующие его как уголовно-правовую категорию, на сегодняшний день остается открытым. Имеющаяся же уголовно-правовая характеристика насилия на фоне изменения форм насильственного преступного поведения, существенного роста общественной опасности некоторых видов насилия представляется явно недостаточной. В связи с этим одной из проблем, которую необходимо обозначить изначально при рассмотрении данного вопроса, является необходимость определения уголовно-правового значения насилия, выработка на этой основе уголовно-правового понятия насилия и его законодательное закрепление. Тем более, что имеющиеся в законе формулировки типа «совершенное с применением насилия» (ст. 162, 227 УК РФ), «сопровождавшихся насилием» (ч. 1, ч. 2 ст. 212 УК РФ) свидетельствуют о том, что насилие в данных составах является компонентом сложного составного преступления. А в этом случае квалификация насильственного преступления напрямую зависит от того, как сформулировано насилие (каков его объем).

Изучение судебно-следственной практики выявило и существование  такой проблемы, как различное понимание терминов, так или иначе связанных с насилием. Это касается таких понятий, как «нападение», «захват», «пытки», «терроризм» и др. Важность решения этой проблемы связана с повышенной общественной опасностью преступлений, которые они характеризуют.

Взять хотя бы термин «нападение», который употребляется в ряде насильственных преступлений. Так, для состава бандитизма (ст. 209 УК РФ) нападение является обязательным элементом. Согласно постановлению № 1 Пленума Верховного Суда РФ от 17 января 1997 г. «О практике применения законодательства об ответственности за бандитизм» нападение включает в себя «действия, направленные на достижение преступного результата путем применения насилия над потерпевшим либо создания реальной угрозы его немедленного применения»[218]. Однако такое разъяснение не раскрывает содержание самого нападения. Остается открытым вопрос, охватывается ли примененным при нападении насилием изнасилование, умышленное убийство? Если обратиться к законодательной формулировке «нападения» («нападение… совершенное с применением насилия» – ст. 162, 227 УК РФ), то она свидетельствует о том, что закон исключает насилие из понятия «нападение». В этой связи вполне соответствует букве закона суждение Т.Д. Устиновой, предлагающей широкое понимание нападения, предполагающее совершение нападения и без насилия[219].

Унификация (единообразие) толкования терминов, связанных с насилием, необходима еще и из тех соображений, что некоторые насильственные преступления, как отмечается в юридической литературе, в зависимости от цели и мотивации могут охватываться понятием терроризма.   Это - бандитизм, посягательства на представителей власти или иных должностных лиц, захват заложников, воздушных судов, насильственные формы преследования за критику, принадлежность к той или иной партии или общественному объединению и т.д.[220]. Согласно ст. 3 Федерального закона «О борьбе с терроризмом» к террористическим преступлениям законодатель относит любые преступления, если они совершены в террористических целях. Следовательно, это могут быть насильственные преступления против личности, совершенные с расчетом на достижение целей терроризма. В этом случае терроризм выступает в качестве самостоятельного звена в преступной деятельности лица, а содеянное причиняет ущерб ряду объектов (общественной безопасности, жизни, здоровью человека и др.).

Определенные проблемы выявляются при соотношении составов насильственных преступлений и положений, закрепленных институтом соучастия. 

                Так, в ч. 4 ст. 34 УК РФ сформулирован выработанный теорией и практикой вывод, что лицо, не являющееся субъектом преступления, специально указанным в соответствующей статье Особенной части Уголовного кодекса, участвовавшее в совершении преступления, предусмотренного этой статьей, несет уголовную ответственность за данное преступление в качестве его организатора, подстрекателя или пособника.

Как указывает Б.В. Волженкин, данное положение не является абсолютным, применимым ко всем без исключения случаям соучастия в преступлении, совершаемом специальным субъектом. В связи с этим возникает серьезное сомнение в целесообразности включения в уголовный закон нуждающихся в дополнительных уточнениях и оговорках этого и подобных ему положений теории уголовного права[221].

Действительно, положение, зафиксированное в п. 4 ст. 34      УК РФ, не всегда находит должное соотношение с другими положениями УК РФ. К примеру, лицо, совместно с представителем власти или по его предложению избивающее задержанного гражданина, выполняет объективную сторону состава преступления, предусмотренного п. «а» ч. 3 ст. 286 УК. Лицо, по предложению следователя или лица, производящего дознание, принуждающее подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля к даче показаний путем применения угроз, шантажа или иных незаконных действий, выполняет объективную сторону состава преступления, предусмотренного ст. 302 УК РФ. Однако эти лица, согласно п. 4 ст. 34 УК РФ, не могут рассматриваться как соисполнители указанных преступлений, так как должны быть привлечены к ответственности как пособники этих преступлений. Однако подобный вид пособничества в ч. 5 ст. 33 УК РФ, содержащей исчерпывающий перечень видов (способов) пособничества совершению преступления, не предусмотрен.

                Не менее сложная ситуация возникает при применении положения п. 4 ст. 34 УК РФ применительно к ст. 106 УК РФ. Если следовать прямому указанию закона, с учетом того что субъект преступления специальный – мать новорожденного ребенка, то иные лица, независимо от того, являются ли они соисполнителями или соучастниками данного преступления, должны привлекаться к ответственности как соучастники преступления, предусмотренного ст. 106 УК РФ, то есть со ссылкой на ст. 33 УК РФ. Именно этой позиции придерживается Р.Р. Галиакбаров[222]. Однако при таком подходе соучастники преступления понесут наказание за менее общественно опасное преступление, чем то, в совершении которого они в действительности участвовали. Такое несоответствие породило несколько вариантов решения возникшей проблемы.

                Один из вариантов. Иных лиц, соисполнителей такого убийства, привлекать к ответственности по ст. 105 УК РФ за простое квалифицированное убийство, так как те обстоятельства, на основании которых смягчается ответственность матери, совершившей убийство своего новорожденного ребенка, на них не распространяется[223]. А лиц, выполнявших функции организатора, подстрекателя, пособника данного преступления при обстоятельствах, указанных в ст. 106 УК, – по ст. 34 и ст. 105 УК РФ[224].

                Другой вариант. Иные лица, участвующие в совершении данного преступления, также несут ответственность за соучастие в нем, однако с учетом личных мотивов подлежат привлечению к ответственности по ст. 33 УК РФ и ч. 1 ст. 105 УК РФ[225].

                Третий вариант. Действия соисполнителей убийства матерью новорожденного ребенка квалифицировать по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ, как убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии[226].

Последний вариант представляется наиболее приемлемым, так как применение ч. 1 ст. 105 УК РФ означало бы назначение наказания за менее опасное преступление. 

С отступлением от правила, сформулированного в ч. 4 ст. 34 УК РФ, мы сталкиваемся и при рассмотрении совершенного в соучастии изнасилования. Судебная практика исходит из того, что «как групповые изнасилования должны квалифицироваться не только действия лиц, совершивших насильственный половой акт, но и действия лиц, содействовавших им путем применения физического или психического насилия к потерпевшей. При этом действия лиц, лично не совершавших насильственного полового акта, но путем применения насилия к потерпевшей содействовавших другим в ее изнасиловании, должны квалифицироваться как соисполнительство в групповом изнасиловании» (п. 8 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 4 от 22 апреля 1992 г. «О судебной практике по делам об изнасиловании»)[227].

Изнасилование совершается специальным субъектом – лицом мужского пола. Однако физическое насилие или угрозы в отношении потерпевшей или других лиц, входящие в объективную сторону изнасилования, может выполнять и женщина. В связи с этим в юридической литературе и практике признается, что соисполнителем группового изнасилования может быть и женщина[228]

Таким образом, если объективная сторона преступления такова, что выполнить любое действие, ее составляющее, может только специальный субъект, то и соисполнителями этого преступления, совершенного группой лиц по предварительному сговору, могут быть только специальные субъекты. Напротив, если часть из совокупных действий, образующих объективную сторону преступлений (например, изнасилование), может фактически совершить любой субъект, то, действуя в группе по предварительному сговору со специальным субъектом, он становится соисполнителем преступления[229].

Теперь возьмем насильственные преступления со специальным субъектом, которые имеют квалифицированный состав в виде совершения преступления организованной группой, например,  изнасилование (п. «б» ч. 2 ст. 131 УК РФ), насильственные действия в отношении начальника (п. «а» ч. 2 ст. 334 УК РФ), сопряженное с насилием нарушение уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчиненности (п. «в» ч. 2 ст. 335 УК РФ). При квалификации этих преступлений, совершенных устойчивой группой лиц, заранее объединившихся для совершения одного или нескольких преступлений, закрепленное в ч. 4 ст. 34 УК РФ правило вообще не соблюдается. Как отмечает В.С. Комиссаров, «участники организованной группы могут выполнять роль исполнителей преступлений, но могут и не принимать непосредственного участия в выполнении объективной стороны преступления, что чаще всего и происходит. Члены группы для того и образуются, чтобы объединение происходило путем четкого распределения функций по совершению преступлений. Все соучастники с момента вступления в организованную группу становятся ее членами и независимо от места и времени совершения преступления и характера фактически выполняемых ролей признаются соисполнителями. Согласно ч. 2 ст. 34 УК РФ, они несут ответственность по статье Особенной части, предусматривающей ответственность за совершенное преступление, без ссылки на ст. 33 УК»[230]. В силу этого соисполнителями преступления со специальным субъектом, совершенного организованной группой или преступным сообществом (преступной организацией), могут быть и лица, не обладающие признаками соответствующего специального субъекта. Несмотря на то, что данные рекомендации противоречат общему правилу о квалификации соучастия в преступлениях со специальным субъектом, они, на наш взгляд, представляются правильными.

Краткое рассмотрение лишь некоторых из существующих уголовно-правовых проблем оценки насилия, совершаемого в соучастии, свидетельствует о том, что в дальнейшем серьезном изучении и обобщении нуждается не только следственная и судебная практика по этой категории преступлений, но и само уголовное законодательство, на основе которых необходимо дальнейшее совершенствование и того, и другого.