Лекция первая. Необходимость теории экономической динамики

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 

 


Название этих лекций [Они были первоначально прочитаны под названием "Новые выводы экономической теории и их применение в экономической политике".] предоставляет мне возможность подробно остановиться на тех идеях экономической теории и экономической политики, которые занимали меня последнее время. В лекциях подобного рода такая постановка вопроса правильна, ибо здесь от меня ждут не повторения общих мест, а попытки определить пути будущего развития предмета нашего исследования.

Я намерен начать обсуждение с предмета, которому мною раньше уже было посвящено несколько работ, к сожалению, слишком сжатых и суммарных и поэтому, может быть, не оказавших никакого влияния на современную литературу по данному вопросу. Речь идет о правильном определении понятий статики и динамики в экономической науке.

Я убежден в том, что правильное понимание содержания этих двух частей, на которые разделяется предмет нашего исследования, и правильное разграничение между ними должно оказать благотворное влияние на прогресс экономической теории. Отсутствие ясного представления о существующей между ними границе и даже одно только отсутствие понимания необходимости установления этой границы породило много путаницы и заблуждений в новейших работах по этому вопросу, в частности по вопросу об экономическом цикле.

Эти понятия теперь употребляются чаще, но чувствуется недостаточная методологическая разработка вопроса об их правильном применении. А без этого употребление указанных понятий ведет только к усилению путаницы. Неудачное употребление понятий постепенно приводит к их преждевременной кристаллизации, которой не предшествует необходимый предварительный анализ, и я опасаюсь, что такой путь развития теории не послужит ей на пользу. Я нахожу много отрицательного в тенденции сужать область статики, навязывая ей все более многочисленные и строгие ограничения и тем самым ограничивая ее значимость и сферу применения. Это порождает опасность, что все истинные и ценные элементы традиционной теории статики, имеющие практическое значение, могут пройти мимо нашего внимания и выпасть из поля зрения. Еще хуже обстоит дело с использованием термина "динамика". Я имею в виду не только вульгарное злоупотребление словом — его использование исключительно для описательных целей, в эмпирическом значении, для кратковременных экономических явлений, наконец, для обозначения того, что лежит вообще вне традиционных рамок предмета. Я включаю сюда и способ употребления этого понятия нашими наиболее выдающимися авторитетами, такими, как Калецкий и эконометристы, а также Хикс. Когда какое-нибудь словоупотребление возникает и развивается естественно и стихийно, то неразумно этому сопротивляться. В некоторых отношениях слова являются нашими хозяевами. Они могут содержать в себе больше полуосознанной мудрости, выработавшейся в процессе стихийного развития, чем в состоянии выделить из них обдуманная научная классификация теоретика. Слово действительно представляет собой в полном смысле один из "стихийных продуктов общественного развития", столь превозносимых проф. Хайеком, и я впал бы в самую вульгарную ошибку сторонников планового централизма, если бы захотел навязывать свою волю естественному ходу развития языка и ставить под угрозу важнейшее из прав человека — свободу слова. Экономисты, во всяком случае, откажутся быть в этом отношении "крепостными".

Кто старается определить смысл употребления некоторых понятий, противопоставляя его утвердившемуся направлению, должен, конечно, представить соответствующие серьезные основания. На мне, следовательно, лежит обязанность показать, к каким полезным результатам может привести разграничение двух частей экономической теории предлагаемым мною образом. Если мы придаем словам известное значение, а разграничение предмета закрепляется по различным произвольным линиям, то это обстоятельство может на деле предотвратить или по крайней мере задержать всеобщее признание той дихотомии, которая, с моей точки зрения, представляется важной. Я мог бы вести дальнейшее изложение, исходя из моих личных взглядов, но такой способ рассмотрения никоим образом не может приобрести обязательную силу, какую могло бы иметь признанное разграничение статики и динамики в области экономических явлений, аналогичное их разграничению в физике.

Там статика связывается с состоянием покоя. Поскольку это слово получило теперь всеобщее применение в экономике, мы вправе спросить, в каком смысле "статическая" экономика может рассматриваться по аналогии с состоянием покоя в физическом мире. Нельзя же понимать под этим состояние, когда никто ничего не делает! Таково, пожалуй, действительно мрачное представление тех, кто утверждал, что понятие статической экономики может найти себе приложение только тогда, когда мы все будем покойниками. Это неверно; в условиях статического равновесия некоторые величины принимаются за постоянные, если отсутствуют какие-либо новые возмущающие факторы. К этим величинам относятся размеры различных факторов производства, участвующих в выпуске различных видов продукции, ежегодный объем выпуска последних и цены на все факторы производства и на все виды продукции. Таким образом, статическое равновесие означает вовсе не состояние праздности, а, наоборот, состояние, где производство совершается непрерывно, изо дня в день и из года в год, но не увеличиваясь и не уменьшаясь. "Покой" означает, что величина различных показателей остается постоянной и производство в целом продолжает свое движение по кругу. В известном смысле поэтому здесь происходит движение, что делает аналогию [с состоянием покоя в физическом мире. — Ред.] не вполне правильной, — и это обстоятельство, возможно, явилось причиной возникших недоразумений. Когда мы, однако, читаем совершенные, классические произведения Маршалла и его американских и европейских современников, то становится совершенно ясно, что выражение "статическая экономическая теория" должно употребляться только в отношении такого активного, хотя и неизменного процесса. Если мы условимся принимать его в таком приблизительно значении — а я настаиваю на этом, — то понятие динамики надо тогда отнести к экономике, в которой уровни выпуска продукции меняются; наподобие физическому понятию скорости мы будем тогда иметь в экономике постоянную степень изменения (прироста или уменьшения) ежегодного выпуска продукции, ускорение (или замедление) будет здесь означать изменение самой степени изменений.

В экономической статике мы принимаем определенные основные условия — величину и способности населения, количество земли, склонности, вкусы и т.д. — в качестве данных и известных величин, и эти последние должны определять собою некоторые неизвестные величины — годовой выпуск каждого из товаров или услуг, цены факторов их производства и цены самих товаров и услуг. В динамике же, наоборот, сами основные условия подвергаются изменениям, и в подлежащих решению уравнениях неизвестными будут не годовые нормы выпуска продукции, а увеличение или уменьшение этих норм.

Указав в общих чертах, по каким линиям следует попытаться провести разграничение, я теперь намерен показать, что область экономической статики, по моему мнению, за последнее время слишком сузили. Я считаю, что это проистекает из определенного стремления очернить работу прежних экономистов. Выдвигаемые в современных дискуссиях статические предпосылки стали настолько искусственны и произвольны, что основанные на них законы представляются непригодными для какого-либо применения к реальной действительности. И делают вывод, что кропотливые исследования и открытия старой школы имеют очень мало практического значения и в большей части могут быть фактически отброшены. Если мы попытаемся найти точное определение области экономической динамики вместо смутного представления, согласно которому динамика включает все новое (и потому положительное), то это может не только показать нам ограниченность динамики — хотя вся моя аргументация направлена на доказательство большой важности внимания к ней, — но и в какой-то мере восстановит в правах теорию статики.

Я убежден, что статика останется важной частью теории. Общая теория свободной торговли в ее наиболее широком понимании должна и в дальнейшем опираться на статический анализ. На нем же основывается положение о том, что использование производственных ресурсов регулируется не средними, а предельными издержками производства. В наше время, когда сфера национализированного производства или планирования становится шире, мы должны особенно бдительно охранять этот принцип. Мы вовсе не так богаты, как нам хотелось бы, и едва ли можем позволить себе роскошь нести те потери, к которым ведет пренебрежение принципом предельности.

Я должен здесь процитировать несколько слов, сказанных лордом Стэмпом еще в 1923 г. относительно контраста между руководством коммерческими и государственными делами: "...третий экономический принцип — это принцип предельного дохода. Коммерсант, как это известно каждому изучающему экономику, делает затраты в определенном направлении до тех пор, пока эти затраты приносят прибыль... но это не есть принцип государственного управления, и он никогда не может им стать". Нашим друзьям из экономической секции секретариата кабинета министров такое огульное отрицание покажется, вероятно, неприемлемым. Однако потребуется ряд лет, а может быть, и десятилетие энергичной пропаганды, чтобы добиться такого глубокого и основательного изменения принципа деятельности управляемого государством предприятия, какое связано с применением критерия предельности во всех детализированных сферах этой деятельности.

Теория экономической статики дает академическое выражение тому, что обыкновенные люди имеют в виду, когда говорят об "экономичности", т.е. использовании чьих-либо ресурсов в максимально возможной степени. Проф. Роббинс дал классическое определение политической экономии как "науки, которая изучает человеческое поведение с точки зрения соотношения между целями и редкостью средств, допускающих различное использование". Хотя я не утверждаю, что это определение нельзя применить к предмету динамики, я вместе с тем полагаю, что центральное ядро экономической науки и ее основ, охватываемое этим определением, будет и дальше оставаться в сфере статики.

В качестве примера того процесса вытравливания, который стремится свести на нет область экономической статики, лишая ее жизненных черт и принимая за исходные пункты исследования произвольные установки самих авторов, можно указать на взгляды, согласно которым теория статики должна подразумевать совершенную мобильность, совершенную осведомленность, совершенное предвидение и т.д. В целях более глубокого исследования некоторых специальных частных проблем, лежащих в области статики, можно время от времени допустить для удобства все эти предположения, чтобы изолировать предмет исследования. Но из того факта, что в определенных работах из области статики часто делаются — вполне правильно — такие предположения, вовсе не следует, что они внутренне присущи теории статики вообще и вытекающим из нее практическим выводам.

Безусловно, ошибочно, например, брать за общую предпосылку статики принцип совершенной мобильности. Наоборот, все учение о международной торговле, этой ключевой отрасли экономической статики, базируется на предположении об иммобильности. Ведь часто указывалось, что принципы, провозглашаемые в разделе теории, именуемом "международная торговля", приложимы и к внутрихозяйственным отношениям, но лишь в той мере, в какой обнаруживаемый недостаток мобильности внутри этого хозяйства оправдывает такое применение. Всесторонне разработанная теория статики, в основу которой будет положено предположение об иммобильности, никоим образом не выйдет за рамки своей собственной сферы.

Точно так же статика не предполагает совершенную конкуренцию и еще меньше совершенную осведомленность. Те усилия, которые прилагались в начале 30-х годов в целях разработки теоретической системы, рассматривающей поведение фирм в условиях связанных, несвободных рынков с дифференцированными продуктами, совершенно определенно относились к опытам в области экономической статики.

С другой стороны, надо подчеркнуть, что было бы ошибочным изменение как таковое относить к области экономической динамики. Проблемы, связанные с эпизодическими (once-over) изменениями, могут, по-моему, удовлетворительно разрабатываться при помощи методов статической теории. К другим методам надо обращаться только тогда, когда перед нами процесс непрерывного изменения. Если происходит эпизодическое изменение, скажем, вкусов, известные уравнения статики определяют новое положение статического равновесия. Является общим местом положение о том, что все части системы взаимозависимы, что изменение во вкусах по отношению к какому-либо товару может, при известных условиях, вызвать нарушение, затрагивающее каждую из величин, входящих в систему, и что заниматься этим вопросом — дело статики. Указывалось на то, что таких уравнений недостаточно для определения путей, по которым различные величины движутся к своим новым положениям равновесия, что статика имеет дело только с каждым конечным положением, достигнутым в результате движения, а не с теми силами, которые действуют во время движения, или, следовательно, с точными направлениями этого движения. В этой критике есть доля истины; но я склонен думать, хотя и не намерен придерживаться догмы, что здесь поднят большой шум по поводу тривиального вопроса. Если может быть показано, что благодаря вступившим в действие во время движения силам никогда не будет достигнута та новая позиция, которая определяется из статических уравнений, то дело принимает серьезный оборот. Однако вопросы устойчивого или неустойчивого равновесия и возможные границы неопределенности изучаются с помощью cредств статики. Я склонен считать, что если бы была разработана теория экономической динамики — а наши нынешние затруднения происходят от того, что такая теория едва ли даже существуют, — то нашли бы удобным предоставить статике исследование Проблем, связанных с движениями к новым положениям равновесия после отклонений, обусловленных эпизодическими изменениями. Динамика будет тогда специально заниматься влияниями Длительных изменений и степенью изменений тех величин, которые подлежат определению. Представители статики допускают незаконные вторжения в другую область только тогда, когда они пытаются анализировать результаты длительных изменений методами, подходящими только для эпизодических изменений.

Поскольку изменения и окольный характер производства предполагают элемент неуверенности — а единовременные изменения порождают больше неуверенности, чем непрерывные изменения, — я считаю, что теория прибыли должна лежать в области статики. Я не вижу, например, ничего специфически динамического в теории прибыли, которую разработал проф. Ф. Найт.

Введение в круг учитываемых величин ожидания иногда толкуется как включение динамического фактора. Я не думаю, чтобы для этого были какие-нибудь веские основания. Ожидание всегда служит одним из детерминантов статического равновесия. Единовременное изменение в ожиданиях принципиально ничем не отличается от единовременного изменения во вкусах. Возможно, однако, что при условии существования хорошо разработанной системы динамических принципов наиболее важная часть теории ожидания могла бы находиться в ее области. Детерминантом в динамической системе является не само наличие известного ожидания или единовременная перемена в этом ожидании, а норма изменения ожидания. Разумеется, это в свою очередь может определяться степенью изменений в каких-либо других основных условиях. Что же касается эффекта единовременного изменения ожидания, то его следует, по-видимому, как и прежде, анализировать методами статической экономической теории.

Как бы я ни восхищался изяществом и логикой выдающегося исследования Хикса "Стоимость и капитал" (второе издание которого недавно появилось), полностью признавая вместе с тем большое значение и интерес произведенного им вклада в теорию вопроса, я все же должен отметить, что III и IV части этой работы, которые как будто имеют дело с экономической динамикой, не подпадают под мое определение понятия динамики. Хикс повсюду занимается анализом результатов, вызванных эпизодическим изменением в основных условиях. Там нет признания того, что для анализа результатов длительных изменений требуются иные методы. Путем тонкого анализа механизма эластичности ожиданий и в некоторой мере лагов (о чем подробнее скажем после) он указывает на возможность таких приспособлений, мимо которых проходила традиционная теория статики; он предупреждает нас в то же время о вероятности (при известных условиях) неустойчивости. И все же его конечная цель состоит в том, чтобы показать, каким образом в конце концов восстанавливается устойчивое равновесие старомодного типа. В работе Хикса нет и намека на то, что предметом наших поисков должна быть та устойчивая степень изменений каждой из зависимых переменных, которая, если отвлечься от колебаний вверх и вниз, представляет собой действительный или нормальный эффект длительных изменений.

Вполне возможно, что в действительности в прогрессирующем или регрессирующем) хозяйстве никогда не достигается тот устойчивый рост, которого требуют меняющиеся основные условия; точно так же и в статическом по своему общему характеру хозяйстве благодаря постоянному воздействию отдельных изменений или колебаний никогда не достигается то устойчивое равновесие, на которое указывают основные условия. Но всегда важно знать, каково было бы устойчивое равновесие, даже если оно не осуществляется в каждый данный момент; точно так же в условиях динамики необходимо знать, каковы должны быть устойчивые линии поступательного движения хозяйства, чтобы иметь основу для анализа причин, по которым в реальной жизни движение отклоняется от этих линий. Обо всем этом в работе Хикса нет ни слова.

Я подчеркиваю, что проведенный Хиксом анализ изменений ожидания, рассматриваемых и в качестве причин, и в качестве следствий, который составляет важную часть во всей его системе рассуждений и имеет серьезное значение для экономической теории, по своему характеру целиком относится к области статики.

Согласно его определению, динамика представляет собой ту отрасль общей теории, в которой каждая величина должна быть датирована, поскольку он справедливо признает, что проведенная таким образом дихотомия в области экономики имеет мало общего с дихотомией, принятой в механике. Это определение представляет интерес, и у меня сложилось впечатление, что оно может служить важным руководством в деле изучения колебаний. Но я думаю, что в динамике датирование величин не более необходимо, чем в статике.

По формулировке предмета и характеру исследования Кейнсова "Общая теория" [Имеется в виду система взглядов, изложенная Кейнсом в работе "Общая теория занятости, процента и денег". Здесь и далее прим. науч. ред. первого издания (1959 г.) книги д.э.н., проф. Ю.Я. Ольсевича (Ю.О.)]в сущности своей статична. Вынужденная безработица действительно представляет собой понятие, чуждое всей системе мышления классиков; но это — статическое понятие. Такой же характер имеет и положение о предпочтении ликвидности. Предпочтение ликвидности определяется рядом основных условий, которые в полном соответствии с кейнсианской системой идей можно принять за неизменные; вытекающее отсюда воздействие на хозяйственную активность и занятость может принять форму устойчивого равновесия. Кейнс может многое сказать об изменениях в состоянии ожидания, которые ведут к изменениям в предпочтении ликвидности. Однако в целом его постановка вопроса такова, что все эти изменения рассматриваются им как эпизодические, и поэтому его метод трактовки их последствий носит соответственно статический характер.

Однако центральную роль в Кейнсовой "Общей теории" играет понятие, которое не является статическим; именно поэтому "Общая теория" не сможет вполне удовлетворить нас, пока не будет увязана с динамикой. В то время, как многие из тех ограничений, которые экономисты пытались навязывать теории статики, досадно поражают меня своей нелепостью, существует гораздо более радикальное ограничение, которое должно быть ей навязано, но на деле пользуется значительно меньшей распространенностью. Положительное сбережение, играющее такую большую роль в "Общей теории", является по существу динамическим понятием. Это имеет фундаментальное значение. Постоянное, из года в год повторяющееся выделение одной десятой доли дохода на взносы квартирной платы не относится к области динамики. Оно совместимо с неизменным сохранением устойчивого равновесия цен и норм ежегодного выпуска продукции во всем хозяйстве. Но постоянное ассигнование одной десятой доли дохода на цели сбережения относится по существу к динамике, поскольку оно означает непрерывное возрастание одного из основных детерминантов системы, именно размеров наличного капитала. Это обязательно повлечет за собой постоянные изменения значений многих зависимых переменных, даже если ни один из остальных детерминантов не испытывает никаких изменений. Ведь в уравнениях динамики зависимыми переменными должны быть именно эти изменения как таковые, а не те величины, которые меняются. В статической экономической системе мы должны приравнять эти сбережения нулю. С формальной стороны такое предположение не будет несовместимым — хотя оно вполне может оказаться таковым при определенных условиях — с существованием положительной процентной ставки.

Вовсе не с целью умалить великое значение Кейнсовой "Общей теории" в развитии экономической науки надо отметить тот ее недостаток, что она включает в предмет своего исследования, который в общем и целом требует анализа под углом зрения статического равновесия, такое динамическое понятие, как положительное сбережение. Представляется, что график предельной эффективности капитала в этом труде должен рассматриваться почти как нечто данное, полученное извне и не зависящее от остальной системы. Многочисленные изменения, которым он подвергается время от времени, носят эпизодический характер и не являются теми постоянными изменениями, которые порождаются специфической природой развивающегося хозяйства. Другими словами, Кейнс игнорирует здесь то, что обычно именуется — и с точки зрения моей терминологии неудачно — принципом акселерации. Но дальше мы еще вернемся к этому вопросу.

Мне хотелось бы мимоходом отметить — чтобы не показалось, будто я осуждаю все выдающиеся экономические исследования как нединамические, — что так называемый принцип акселерации по существу своему динамический принцип, поскольку с этой точки зрения объем спроса на новый капитал выступает как функция темпа хозяйственного роста.

Теория промышленного цикла находится на пограничной линии. Представляется, что колебания, взятые сами по себе, не являются несовместимыми с длительным постоянством основных детерминантов. Например, всегда имеется тенденция к колебаниям урожаев. Если эти колебания происходят в рамках системы, где основные детерминанты — численность населения, величина капитала и т.д., — неизменны, то можно предположить, что они вызовут регулярные периодические колебания всех величин, входящих в уравнения статики. Мы можем столкнуться также с климатическими изменениями, которые влияют на состояние здоровья или на психику и которые могут дать толчок движению по порочной спирали. Короче говоря, статическая экономика может быть подвержена колебаниям промышленного цикла. Но не подлежит также сомнению, что черты, присущие известному нам промышленному циклу, обусловлены тем, что он протекает в обстановке динамической, растущей экономики. По моему мнению, во многих работах межвоенного периода, посвященных теории промышленного цикла, особенно цикличности в области денежного обращения, допущена путаница из-за отсутствия ясного понимания того, относятся ли предположения этой теории к статике или к динамике, а также точного определения, какие из предположений к какой категории следует относить. Правильность аргументации в указанных работах была поставлена под сомнение включением в нее посторонних элементов или, наоборот, упущением тех, которые следовало включить.

Недавно появилось очень важное исследование Тинбергена, Калецкого и др., посвященное влиянию временных лагов [Под временными лагами (time lags) в западной экономической литературе имеются в виду промежутки отставания в движении взаимосвязанных экономических величин (например, запаздывающая реакция предложения товаров на изменение спроса, отставание расходов от изменения в доходах и т.п.). С помощью "лагов" некоторые экономисты пытаются объяснить явления экономического цикла. Западная политическая экономия объясняет "лаги", исходя из технологических и психологических факторов— Прим. ред.]. Достигнутые ими результаты в высшей степени обнадеживающи. Эта отрасль исследований обещает серьезным образом претендовать на то, чтобы именоваться динамикой. Как я уже указывал раньше, было бы напрасно поднимать спор о словах. Лично я не думаю, чтобы эти лаги по своей природе представляли собою динамическое явление. По-моему, вполне допустимо считать, что есть один ряд лагов и один род цикла в стационарном хозяйстве и другой ряд лагов и другой род цикла в расширяющемся хозяйстве, поэтому изучение лагов и цикла может быть по частям отнесено к каждому из этих подразделений.

Это приводит меня к необходимости ввести в экономическую теорию два дальнейших подразделения, которые отличаются от деления на статику и динамику и в то же время связаны с ним.

Существует различие между теорией частичного равновесия и теорией общего равновесия. Обе теории были, как известно, предметом постоянного внимания экономистов, от Адама Смита до Вальраса. Считается, что своей "Общей теорией" равновесия Кейнс проложил в этой области новые пути. Он действительно воздвиг новое основание, но не в том смысле, что ему удалось построить теорию общего равновесия. В этом отношении есть ясно выраженное различие между теорией Кейнса и теорией, выросшей на почве классической традиции.

Если согласно этой традиции хозяйственная жизнь в целом рассматривается как результат сложения деятельности сил (таких, как жажда материальных благ, тягость труда и т.д.), участвующих в установлении всех частичных равновесий, то система Кейнса представляет собой нечто противоположное. В классической системе все индивидуальные мотивы, действующие в определенном направлении, могут слагаться вместе в один общий мотив с точки зрения хозяйства, рассматриваемого в целом. Отклонение Кейнса от этой традиции наиболее отчетливо выступает в вопросе о сбережении. Согласно классической теории растущая склонность к сбережению каждого в отдельности увеличивает совокупную склонность к сбережению и общую сумму сбережений всего общества в целом. В системе Кейнса растущая склонность к сбережению у каждого лица в отдельности ведет к сокращению общей величины сбережений. Ничего подобного нет в классической системе. И вполне может оказаться, что эта новая идея Кейнса докажет свою жизнеспособность. Однако сама по себе она не содержит ничего специфически характерного для динамики. Но она, вероятно, могла бы играть выдающуюся роль в динамической теории постоянно развивающегося хозяйства, если бы такая теория была разработана.

Другое деление я предлагаю провести между теми принципами, которые по своей природе поддаются эконометрической проверке, и принципами, которые ей не поддаются. Статическая теория мало доступна такой проверке, хотя было бы неправильно утверждать, что она ее вообще не допускает; имеются попытки Шульца построить статистические и, как я должен здесь добавить, статические кривые спроса. Но большая часть теории статики содержит, конечно, только общие положения, которые могут быть использованы для построения графиков, но не могут быть при помощи графиков проверены. То же и с "Общей теорией" Кейнса: она содержит много общих положений такого рода, что голое статистическое опровержение некоторых устанавливаемых ею принципов может в сущности означать только опровержение самих вычислений, на которые опирается аргументация. Правда, некоторые из ее самых общих понятий как будто вполне допускают применение экономических методов доказательства. Однако при этом возникает опасность, что измерение предельных склонностей (которые по существу своему являются статическими категориями) будут пытаться производить с помощью временных рядов, полученных из наблюдений над расширяющимся хозяйством. Калдор и Хаген хорошо знают, что они стоят на опасном пути.

По моему убеждению, прогресс экономической теории может осуществиться лишь в той мере, в какой она сама будет превращаться в эконометрику. Но эконометрика должна иметь соответствующие орудия исследования. Кейнсианские понятия для нее недостаточны. Возникает поэтому острая потребность в формулировании понятий динамики и в установлении минимума динамических общих принципов.

Я достаточно долго занимался критикой и должен теперь перейти к некоторым конструктивным предложениям. То, что я собираюсь с надлежащей скромностью здесь предложить, представляет собою не больше как начало, указатель известного направления.

Но, прежде чем двигаться вперед, я должен сначала обратиться к прошлому.

Я утверждаю, что старая классическая теория в приблизительно одинаковой пропорции содержала в себе то, что я определяю как статические и динамические элементы. Динамические элементы выпали из того, что мы рассматриваем теперь в качестве системы основных экономических принципов. В то время, как статический анализ становился все более утонченным и усовершенствованным благодаря употреблению понятия предельности и математических выражений, динамический анализ был упущен из поля зрения. Отчасти это было вызвано тем, что динамика не дает достаточно места для анализа, основанного на теории предельной полезности. Ошибочное пренебрежение динамикой наиболее ярко можно проиллюстрировать на примере Маршалла. Мы хорошо знаем, с какой любовью он собирал по кусочкам и отрывкам наследие традиционной теории. Он не мог расстаться с тем взглядом, что земельная рента не входит в издержки производства. Даже железный закон заработной платы снова появляется у него; и хотя этот закон принимает несколько более смягченную и приемлемую форму, по существу он сохраняет тот же смысл. Чтобы чувствовать себя увереннее, я перед составлением этих лекций заново перечитал его "Принципы" и не мог найти почти никакого следа той динамической теории, которой старая классическая школа уделяла по меньшей мере половину своего внимания. [Возможно, что я не совсем справедлив в отношении Маршалла: теория динамики могла появиться в конце концов в его IV томе, который он не успел закончить.]

В качестве иллюстрации можно взять самого Рикардо, и его предисловии мы находим знаменитые слова: "Главная задача политической экономии состоит в установлении законов, регулирующих это распределение". Современный читатель склонен будет принять эти слова в том значении, которое мы придаем теперь понятию статической теории распределения. Но их надо рассматривать в свете предшествующих слов: "На разных стадиях развития общества та пропорция, в которой все, что производится на земле, распределяется между этими классами под названием ренты, прибыли и заработной платы, будет существенно различна". Если читатель обратится снова к предисловию после ознакомления с книгой, он, конечно, склонен будет истолковать первый из приведенных абзацев в свете последнего, т.е. истолковать распределение в динамическом смысле, поскольку первая задача экономиста состоит не в том, чтобы показать, как продукт распределяется между факторами производства и в какой-либо определенный момент времени, а в том, чтобы исследовать, как по мере развития последовательно изменяется распределение продукта между этими факторами. Напомнить ли вам скелет рикардовской теории динамики, которая составляла важную часть всей его концепции? Для Рикардо первой движущей силой была тенденция к накоплению. Последнее равнозначно тому, что мы теперь называем сбережением и что Рикардо правильно трактует как динамическое понятие. Он неповинен в ошибке, состоящей во включении сбережения в статическую систему уравнений, ошибке, которая проникла в наши учебники и осталась там вплоть до последних дней. Пока имеет место положительное сбережение, форма общества должна прогрессивно меняться. В согласии с теорией фонда заработной платы, которую Рикардо принимал по существу, хотя и не пользовался этим названием, тенденция к накоплению ведет к возрастанию рыночных ставок заработной платы, а в согласии с учением Мальтуса это должно способствовать росту населения. По закону убывающей доходности предельный продукт капитала и труда должен с течением времени понижаться; но, поскольку рост населения постоянно удерживает заработную плату на уровне минимума средств существования — или, если назвать это в духе Рикардо, на уровне равновесия, — доля труда в предельном продукте должна возрастать, если предположить величину реальной заработной платы постоянной. Следовательно, реальная прибыль, приходящаяся на единицу капитала, упадет. Это правильно, — будем ли мы вместе с Рикардо измерять стоимость трудом или же объемом выпуска продукции. В то же время рента должна расти. Это завершенная, хотя не разработанная в деталях, динамическая теория. Пока имеют место какие-либо сбережения, распределение богатства меняется в соответствии с определенными принципами — рента повышается, прибыль падает.

Вставал вопрос, что произойдет, когда прибыль упадет до нуля? Задолго до этого, отвечал Рикардо , должен исчезнуть стимул к накоплению. Рикардо, следовательно, представлял себе мысленно наступление стационарного состояния, где все еще сохраняется положительная процентная ставка.

Едва ли надо подчеркивать, насколько важное место эта динамическая теория занимала в системе теоретических представлений, известной тогда под названием политической экономии. Практический принцип свободной торговли можно было вывести из статической теории. Но не менее важное значение в сознании современников придавалось двум другим практическим положениям: 1) сбережения состоятельных лиц обеспечивают неимущему рабочему населению более прочные выгоды, чем благотворительность, и 2) главное средство в руках бедняков для улучшения своего положения состоит в том, чтобы они расширили свои представления о приличном уровне жизни и соответственно понизили рождаемость в своей среде. Эти выводы, разумеется, вытекали из отрицательной доктрины о том, что бесполезно бороться за повышение заработной платы методами торга или законодательным путем; что на величину реальной заработной платы может воздействовать только ограничение предложения труда, а это означает сдерживание роста населения.

Трудно оценить всю важность этих двух практических выводов из старой динамической теории для всей последующей истории. Историки вслед за Вебером находили в пуританизме более старинные и глубокие источники того высокого уважения, с которым в эпоху расцвета капитализма относились к сбережению. Но, несомненно, надо при этом принимать в расчет и тот факт, что хорошо воспитанные люди девятнадцатого столетия, знакомые с политической экономией, находили в ней более строгое подтверждение взгляда, что сбережение представляет собой добродетель. Согласно экономической науке, сбережение должно было рассматриваться не только как личная добродетель, но и как добродетель с точки зрения гуманизма, которая более чем какая-либо другая форма деятельности способствует благу человечества. Что касается второго положения, то здесь история, как известно, приняла тот курс, который был предписан ей экономистами. Неимущие слои рабочего населения стали в надлежащей степени ограничивать свою численность; едва ли они могли бы достигнуть тех больших успехов, которые отмечаются в последние полвека, если бы это не было сделано. Труднее определить, существует ли связь между продолжавшейся несколько десятилетий проповедью экономистов и ростом движения за ограничение рождаемости.

Указанные практические концепции были в дальнейшем заброшены вместе с той динамической теорией, на которой они базировались. Динамическая теория была не разработана, в этом виде она была частично несостоятельна как универсальный закон, а частично несостоятельна вообще. Но ничего не было предложено взамен этой теории (или этих практических выводов из нее), и поэтому та система теоретической экономии, которую мы продолжаем преподавать вплоть до последнего времени, включая и учение Кейнса, остается почти исключительно статической. Идея о том, что Кейнс более динамичен, чем Рикардо, является прямой противоположностью истине.

Старая динамическая теория имела два аспекта. Это были 1) теория о движущей силе и 2) теория о прогрессирующем изменении распределения.

Теперь можно возразить, что нет необходимости особенно подчеркивать вторую проблему, поскольку здесь дело сводится к простой, доступной пониманию ребенка экстраполяции принципов статического распределения. Так на деле это изображается в IV книге Дж. Ст. Милля, который пытается, отчасти из уважения к позитивизму, отмечать вехами границы для динамики, взятой в качестве отдельного предмета исследования, и чье определение точно согласуется с моим. Недостаток воображения, который обнаруживается в его исследовании, и почти исключительное внимание к принципу мальтузианства — вот где причины того, что Дж. Ст. Милль не обеспечил динамике прочного места в системе экономической науки. Эта проблема, как мне представляется, содержит в себе больше того, что показывает Милль. В теории статики мы особенно подчеркиваем взаимозависимость всех этих факторов ценообразования и требование, чтобы равновесие было устойчивым. В динамике количество ресурсов, предназначенных для производства, должно постоянно увеличиваться (или уменьшаться), и нам необходимо критически проследить взаимную зависимость постоянно меняющихся объемов предложения каждого фактора и постоянно меняющуюся норму получаемого возмещения. Мы не вправе с уверенностью утверждать, что включение элемента движения не поставит ряд новых проблем.

В классической теории [К "классикам" в западной экономической литературе часто относят наряду с А. Смитом и Д. Рикардо экономистов так называемой кембриджской школы" — А. Маршалла и его последователей. — Прим. ред.] движущей силой развития было накопление. Тут мы имеем прямое противоречие с учением Кейнса, где сбережение всегда выступает как фактор, задерживающий развитие. Эта проблема, таким образом, должна быть пересмотрена с самого начала.

Перед нами привычка мышления, сложившаяся в силу того, что этим предметом на протяжении ряда десятилетий пренебрегали, полагая, что проблема не представляет значительного интереса или трудности. Я подчеркиваю, что мы вступаем теперь на чрезвычайно скользкую и предательскую почву и что поэтому необходимо подвергнуть самому тщательному анализу простые по внешнему виду предметы. Я поэтому намерен рассмотреть сначала некоторые вопросы, более простые, чем каждая из двух названных выше проблем, а именно вопросы о необходимых соотношениях между темпами роста различных элементов в развивающейся экономике.

Для упрощения можно попытаться отбросить две концепции классической системы. Одна из них — это теория народонаселения, предполагающая, что при данном уровне реальной заработной платы предложение труда обладает свойством неограниченной эластичности, так как заработная плата, определяемая тем, что рабочий класс данной страны считает своим прожиточным минимумом, оказывает достаточно мощное воздействие на поведение рабочих в деле своего воспроизводства. Эта теория все еще имеет значение для огромных районов современного мире, которые испытывают гнет нищеты. Это одна из тех теорий, которую можно, вероятно, считать имеющей силу в известных условиях, но не универсально применимой. В данном случае меня интересует экономика Соединенных Штатов, Великобритании, государств Западной Европы и других развитых стран. В этом контексте мы можем рассматривать численность населения не так, как это предполагается в старой классической системе, т.е. не как зависимую, а как независимую переменную. Другими словами, изменения этой численности могут считаться экзогенными изменениями.

Во-вторых, я предлагаю отбросить закон убывающей доходности земли как основной детерминант в прогрессирующем хозяйстве. Не по той причине, что в классической трактовке этого вопроса содержится какая-нибудь ошибка. Я отбрасываю этот закон исключительно потому, что в нашем конкретном анализе его влияние в количественном отношении, по-видимому, несущественно. Я постараюсь, однако, определить свои условия таким образом, чтобы осталось место для учета влияния, которое может оказать этот закон.

При исследовании расширяющегося хозяйства нам нужно рассматривать взаимоотношения, возникающие в ходе экспансии трех основных элементов: 1) рабочей силы, 2) выпуска продукции или дохода на душу населения и 3) размера наличного капитала.

Статическую экономику можно было бы определить, указав, что в ней названные три величины принимаются за постоянные. При условии неизменности этих трех величин ежегодное сбережение должно равняться нулю. Но такое определение будет, вероятно, чрезмерно жестким. Желательно, чтобы определение стационарного состояния было как можно более гибким. Определение должно быть видоизменено не только в сторону большей гибкости, но и в сторону большей точности таким образом, чтобы не суммарные размеры предложения, а графики предложения рабочей силы и капитала были взяты в качестве постоянных величин. При таком видоизмененном условии случайное мелкое сбережение может произойти и в стационарном хозяйстве, например вследствие какого-либо эпизодического изменения во вкусах, вызывающего спрос на такие услуги, которые требуют повышенной по сравнению со средним уровнем затраты капитала. Это должно повлечь за собой эпизодическое, но длительное увеличение процентной ставки и эпизодическую перестройку системы цен товаров и факторов производства в масштабе всей системы. После установления нового состояния равновесия может оказаться, что сумма наличного капитала возрастет, однако ежегодная норма сбережения снова опустится до нуля.

В пределах все той же статики возможна и желательна дальнейшая модификация исходных положений. Если допустить эпизодическое изменение вкусов, то что же мешает предположить эпизодические изменения в графике предложения того или другого фактора? Эпизодический отлив рабочей силы, или прирост капитала, или улучшение условий на каком-либо экспортном рынке, или даже техническое изобретение всегда могут быть объяснены в рамках принципов статики с учетом вытекающего из них приспособления всех стоимостных и натуральных показателей системы к новому состоянию равновесия, в котором утвердится экономика, когда эпизодическое впрыскивание будет ею усвоено. Но допустите постоянный поток новых изобретений, постоянные изменения во вкусах, вызывающие повышенный спрос на услуги, требующие капитала в размерах, превышающих предшествующий средний уровень, или постоянный прирост капитала, предлагаемого по данной норме процента, — и мы попадаем в сферу динамического хозяйства, где одних только уравнений статики окажется недостаточно для разрешения наших проблем.

Из трех упомянутых мною переменных две величины могут в первом приближении рассматриваться как независимые переменные, а именно численность и производство на душу населения. Третья же, именно размер капитала, будет, по крайней мере частично, зависимой [В соответствующем месте мы, однако, принимаем во внимание, что размеры наличного капитала влияют на производительность.]. Это, разумеется, находится в прямом противоречии со старой классической системой. Мы можем пока оставить в стороне проблемы, связанные с несением риска.

Первый вопрос, который мы должны себе поставить, состоит в следующем: каким должно быть поведение капитала, как должен меняться размер капитала, чтобы изменение это было совместимо с ростом остальных элементов, при условии, что процентная ставка остается постоянной?

Учтем прежде всего непрерывный прирост населения в геометрической прогрессии при неизменном уровне технических знаний. В условиях постоянной процентной ставки спрос на капитал будет расти в той же пропорции, что и население. Этот спрос будет покрываться, если население будет неизменно сберегать одну и ту же долю своего общего дохода. Величина этой доли определяется в зависимости от соотношения между стоимостью всего используемого капитала и стоимостью дохода, полученного за данный период.

Если нет никакого технического прогресса и процентная ставка не меняется, то отношение всей величины используемого капитала к сумме дохода за известный период, отношение, которое мы назовем коэффициентом капитала, останется постоянным. Я пока оставлю без рассмотрения вопрос о том, что произойдет, если требуемая доля дохода не сберегается; сейчас вопрос идет о том, какое сбережение требуется для того, чтобы обеспечить определенный тип развития, предполагая процентную ставку неизменной.

Требуемая для этого доля дохода равна приросту населения за рассматриваемый период, взятому как дробь от всего населения, помноженному на коэффициент капитала. Эта величина не зависит от продолжительности взятого периода, так как с удлинением этого периода прирост населения увеличивается, а коэффициент капитала в той же мере уменьшается. Так, если используемый капитал равен учетверенной сумме годового дохода, а прирост населения — 1 % в год, то требуемая величина сбережения составит 4 % от дохода. Постоянство коэффициента капитала при неизменной процентной ставке предполагает постоянный производственный период.

Такой же результат мы получим при неизменной численности населения и непрерывно развивающейся технике производства. Техническое развитие выражается либо в сбережении труда, либо в сбережении капитала. Точное определение понятия нейтрального развития было объектом разногласий. Я поэтому считаю, что мне не придется оспаривать какое-либо твердо установленное мнение по этому вопросу, если я буду держаться своего собственного определения. Я называю нейтральным такое развитие, которое при постоянной процентной ставке не нарушает значения коэффициента капитала; оно не меняет продолжительности производственного процесса.

Ясно, что в такого рода вопросах не может быть и речи о точном определении. От него можно лишь требовать, чтобы оно отвечало правильному употреблению слов. Кроме того, что мое определение служит важным орудием в том анализе проблемы динамики, который я предпринимаю, в его пользу можно многое сказать с точки зрения логического или эконометрического обоснования. Грубо говоря, оно предполагает, что производительность труда, воплощенного в машинах, возрастает в одинаковой мере с производительностью труда, затрачиваемого на содержание машин одушевленных; оно предполагает одинаковый рост производительности всех видов труда, на всех стадиях производства конечной продукции. Нет, разумеется, ни одного отдельно взятого изобретения, которое носило бы такой характер. Но сумма всех изобретений, появившихся за определенный период, вполне может быть охарактеризована подобным образом.

Нейтральный согласно этому определению поток изобретений должен оставить без изменения ту пропорцию, в которой совокупный национальный продукт распределяется между трудом (в наиболее широком смысле этого слова) и капиталом при неизменной процентной ставке. Преобладающий характер изобретений, относящихся к периоду, на протяжении которого не происходило нарастающего изменения процентной ставки, может быть определен путем сравнения роста величины капитала с ростом дохода. Это измерение можно осуществить в каждой отдельной отрасли промышленности и на каждом предприятии. Мимоходом следует отметить, что степень капитализации в какой-либо отрасли промышленности должна измеряться отношением расходов на уплату процентов (которые можно считать пропорциональными величине ее реальных активов) к обороту этой отрасли. Это отношение совершенно отличается от отношения накладных расходов, связанных с затратой капитала, т.е. суммы процентов и амортизации, к обороту. Увеличение последнего отношения не означает увеличения первого. Пусть, например, фирма располагает для выработки определенного количества продукции оборудованием стоимостью в 50 тыс. ф.ст., рассчитанным на погашение в течение двадцати лет, и замещает его оборудованием на ту же сумму в 50 тыс. ф. ст., погашаемым в течение пяти лет. Такое замещение может казаться усиленной механизацией, поскольку новое оборудование принимает на себя нагрузку тех производственных процессов, которые раньше выполнялись ручным способом; оно увеличивает затраты, связанные с применением капитала, а вместе с тем увеличит сумму заказов фирмы производителям средств производства. Однако это замещение не означает повышенной степени капитализации и не повлечет за собой повышения спроса на новые сбережения. Тут важно вспомнить, что показателем степени капитализации промышленности не может служить доля ресурсов страны, предназначенная для производства на внутренний рынок таких товаров, которые в большей или меньшей степени относятся к элементам основного капитала. Увеличение доли тех отраслей промышленности, которые производят средства производства, сравнительно с долей отраслей, выпускающих предметы потребления, не связано необходимо с каким-либо спросом на новые сбережения.

В своей "Теории заработной платы" Хикс предложил несколько другое определение понятия нейтрального изобретения (с. 121-127 названной книги). Он определяет его как изобретение, которое в одинаковой пропорции повышает предельную производительность труда и капитала. Само по себе это определение имеет смысл, но есть, однако, множество причин, делающих его непригодным для моей цели. Специфический характер моего определения можно лучше выявить путем сравнения его с определением Хикса.

1) Определение Хикса ставит нейтральность изобретения в зависимость от различных эластичностей во всей экономике, а именно от эластичностей взаимодействия капитала и труда в других отраслях промышленности и от эластичности спроса на другие продукты при использовании их в различных пропорциях. Нейтральность изобретения ставится, таким образом, в зависимость от обстоятельств, совершенно не связанных с внутренним характером самого изобретения. Мое определение опирается на присущее самому изобретению свойство и в этом смысле является более удобным инструментом при первом подходе к обширной области проблем, где желательна наиболее упрощенная форма исследования.

2) Хикс сравнивает свое определение с предложенным ранее определением Пигу [Economics of Welfare. 2nd ed. P. 632-638.]. У последнего нейтральность ставится в зависимость от того, как должно обстоять дело при предположении, что количества капитала и труда, применяемые в хозяйстве, не затрагиваются техническим изобретением. Вопрос о том, какие результаты должны получиться, если вследствие технического изобретения изменится предложение факторов производства, Пигу рассматривает под углом зрения более широкой проблемы гармонии интересов "труда" и общества в целом. Но анализ Пигу не требует изменения самого определения. Хикс оставляет, по-видимому, открытым вопрос о предложении факторов производства. Но его позиция в равной мере неудовлетворительна независимо от того, будет ли он вслед за Пигу исходить из предположения об абсолютной неэластичности предложения или нет.

Предположить, что предложение абсолютно неэластично — это значит, во всяком случае, несколько отклониться от реальности. Допустим, с другой стороны, что фактические эластичности предложения, каковы бы они ни были в тот или иной момент, должны быть приняты в расчет при установлении того, является ли изобретение нейтральным или нет, — это значит снова ставить определение нейтральности в зависимость не от внутренней природы самого изобретения, а от совершенно посторонних факторов.

К тому же такое предположение и фактически весь этот метод анализа вполне подходят для случая отдельного эпизодического изобретения (статический анализ), но не для последовательного ряда новых изобретений, составляющих непрерывный во времени поток.

С точки зрения статического анализа правильно предположить определенный график предложения факторов производства и представить, что предельные производительности регулируются пересечениями кривых спроса и предложения. Эпизодическое изобретение приводит к эпизодическому изменению цены, которое определяет в обычном порядке эпизодическое изменение предложения факторов производства и в то же время определяется им (при этом предполагается, что графики предложения остаются неизменными).

Когда же мы имеем дело с потоком новых изобретений, противостоящим росту капитала (поскольку положительное сбережение продолжает возрастать), требуется другой прием исследования. Мы должны напомнить, что уравновешивающая сила представляет собой здесь, в отличие от статического анализа, не отдельную цену (или ряд цен), а определенный темп изменения цен.

3) При отборе предположения для определения нейтральности нужно сделать выбор между предположением о постоянном и предположением о возрастающем предложении факторов. Здесь не подходит постоянный график предложения старого образца, поскольку он имеет отношение к эпизодическому изменению цены, которое не играет никакой роли в динамике; другими словами, одной из координат графика является цена, а не степень изменения цены, как это требуется в динамике.

Принимать, что предложение факторов производства остается постоянным во времени, в высшей степени нереалистично в отношении любой из тех систем хозяйства, которыми мы занимаемся, и в то же время ставит гораздо более сложную проблему определения нейтральности. Таким образом, это предположение должно быть отвергнуто по двум убедительным мотивам.

Поскольку я избрал определенный подход к рассмотрению проблемы динамики, поставив вопрос, какой темп прироста капитала будет соответствовать данным темпам роста остальных частей системы, самым простым представилось дать такое определение нейтрального потока изобретений, при котором темп прироста капитала равен порожденному им темпу прироста дохода. Если поток изобретений требует большего темпа прироста капитала, он приобретает свойство экономить труд и повышать капиталоемкость производства, и наоборот. Норма процента должна быть принята постоянной, поскольку это более простое допущение, чем допущение о меняющейся норме процента.

4) Нейтральный характер изобретения обусловливается, согласно моему определению, тем, что происходит с коэффициентом капитала, когда процентная ставка остается постоянной. На языке статики это означает бесконечно эластичное предложение капитала при существующей процентной ставке. Мое определение, разумеется, не означает, что предложение капитала фактически обладает этой бесконечной эластичностью; но если бы последнее имело место, то тем самым оно могло бы быть использовано для классификации всех и всяческих появляющихся технических изобретений. Те, кто вслед за Кейнсом считает, что, за исключением условий полной занятости, предложение капитала в действительности обладает бесконечной эластичностью при заданной норме процента, должны дать моему определению особенно высокую оценку в связи с тем, что оно отвечает задачам эконометрики.

5) С точки зрения классификации изобретений, по-видимому, нет возможности точно установить, какое из определений, мое или Хикса, относит больше фактических изобретений к тем, что сберегают труд. Определение Хикса частью исходит из внешних обстоятельств, мое же зависит исключительно от свойств, присущих самому изобретению. Я не могу найти никаких объективных оснований утверждать, что одно определение способно отнести больше изобретений к числу экономящих труд, чем другое.

В порядке отступления выражаю надежду, что уже дал вам некоторое представление о характере переворота, которого требует экономическая наука; Я сам еще только смутно себе это представляю. Я хотел бы видеть, как острые орудия мысли Пигу и Хикса, которые были так искусно использованы для совершенствования статической теории, будут применены к грубой теории динамики Рикардо и изменят ее до неузнаваемости — так же как современный предельный анализ уже давно изменил теорию цены и стоимости Адама Смита и < ahref=ricsod.htm target=r>Рикардо. Это будет означать, что существенную часть экономической теории придется написать заново. Но я не разделяю взглядов тех экономистов, которые полагают, что вместо старой теории нам нужно изготовить совершенно новенькую, с иголочки, экономическую науку, в которой первая глава будет представлять собой определение национального дохода, а вторая глава — неведомо что.

Все сказанное не следует понимать так, будто в установленном выше смысле этого понятия нейтральное изобретение является наиболее типичным видом изобретений. Определение, которое дано мною, а также определения, выдвинутые другими экономистами не предполагают ничего подобного. Мимоходом я позволю себе заметить, однако, что у меня не сложилось впечатления, будто за последние годы технические изобретения преимущественно носили характер, способствующий повышению коэффициента капитала, исчисленного при постоянной процентной ставке и ею же обусловленного; у меня нет впечатления, что преобладающая часть изобретений сопровождалась сбережением труда в вышеуказанном смысле.

Итак, при неизменной численности населения и непрерывном техническом прогрессе нейтрального типа величина требуемого нового капитала составляла бы постоянную долю дохода, равную приросту этого дохода (или выпуска продукции) за какой-нибудь период, взятому как дробь от полученного за этот период общего дохода, умноженная на коэффициент капитала. Один и тот же период должен служить как для подсчета прироста продукции, так и для вычисления коэффициента капитала.

Если а обозначает долю дохода, подлежащего сбережению, когда население увеличивается по заданной норме Х в условиях неизменной техники, а b означает долю сберегаемого дохода, когда численность населения неизменна, а технический прогресс дает возможность увеличивать выпуск продукции по норме Y, то в условиях одновременного роста населения в размере Х и выпуска продукции на душу населения в размере Y доля дохода, подлежащего сбережению, выразится величиной а + b + аb. Здесь аb представит весьма малую величину, которой можно без ущерба пренебречь.

Предыдущий анализ предполагает, что постоянная величина стоимости равнозначна постоянной покупательной силе по отношению к товарам. Я ничего нового не могу сказать по вопросу об индексах! Всегда существовали, однако, экономисты, начиная с Рикардо и вплоть до Хоутри, которые предпочитали пользоваться трудовым измерителем стоимости.

Я не разделяю этого предпочтения. Не похоже, чтобы в обозримом будущем (предполагая, что тоталитаризм у нас не восторжествует) мы прибегли бы к трудовому измерителю. Измеритель этот предполагает, что средняя денежная заработная плата рабочих никогда не поднимается, поскольку частичным увеличениям ее в одних областях противостоят эквивалентные уменьшения в других. Эта малопривлекательная программа снижения всегда нежелательна. Легче прекратить прибавки зарплаты в отдельных секторах и стать на путь постоянного общего увеличения среднего денежного дохода; предполагается, что этот рост совершается не быстрее, чем средний рост выпуска продукции на душу населения, в результате чего система сохраняет достаточную устойчивость. Кроме того, надо учесть, что удовольствие, доставляемое единовременным увеличением денежного дохода, вероятно, больше, чем удовольствие, доставляемое соответствующим понижением цен на приобретаемые товары и услуги. Разве не было бы некоторым видом садизма стремление лишать этого добавочного удовольствия во имя всего лишь чисто академического предпочтения?

С другой стороны, мне кажется, что трудовое измерение слишком связано с властью над нами прошлых традиций. Когда заключают договор на будущую уплату деньгами, то при этом, конечно, предполагают или надеются, что будущие деньги должны обладать такой же покупательной силой по отношению к товарам, как и деньги настоящего времени. Но, по-моему, здесь вовсе не предполагается, что будущие деньги должны купить ту же самую долю национального продукта, приходящегося на душу населения, как и деньги настоящего времени.

Основанием для предпочтения трудового измерителя могут, в частности, служить внутренние трудности, связанные с составлением удовлетворительного индекса, который мог бы служить контрольным масштабом в отношении товарной ценности денег. Но надо напомнить, что эта проблема составления индексов не снимается и трудовым измерителем. Имеются различные виды труда, и трудовой индекс был бы такой же необходимостью, как и товарный. Он должен был бы включать не только труд различных профессий и разного качества, но и такие виды занятий, как профессия судьи, хирурга или администратора. Намного ли легче было бы вычислять подобные индексы?

Тем не менее оказываемое трудовому измерителю предпочтение пользуется таким влиянием, что необходимо раз навсегда выяснить его применимость для характеристики тех отношений, которые были здесь представлены. Когда дело идет о системе стационарного по своим количественным характеристикам хозяйства, в котором происходит нейтральный технический прогресс при постоянной процентной ставке, то не возникает никакой потребности в новом сбережении. Трудовая ценность всей суммы капитальных активов остается при этих условиях постоянной величиной, хотя ее товарная ценность будет расти в той же пропорции, как и национальный доход.

Отсутствие потребности в сбережениях при этих условиях представляет собой выдающийся факт, который тем более заслуживает внимания, что наше собственное хозяйство относится к такому типу при котором в не столь отдаленном будущем приостановится рост населения, а национальный доход, как мы надеемся, будет увеличиваться. Если есть вероятность возникновения тенденции к появлению у нас избытка сбережений — а нам необходимо постоянно иметь в виду и пример Соединенных Штатов, — то, учитывая, что трудовой измеритель сделал бы в этих условиях излишним всякое сбережение, надо допустить, что этот измеритель был бы в известной степени желателен.

Можно заметить, что, поскольку стремление сберегающих лиц состоит в желании распоряжаться капиталом или доходом в будущем и поскольку при трудовом измерителе существующие имущественные права или активы должны оцениваться в товарах как с точки зрения их капитальной стоимости, так и с точки зрения получаемого от них дохода, сбережения частных лиц будут создаваться, так сказать, автоматически, а это обстоятельство лишит их всякого желания откладывать часть своего дохода для этой цели. Хотя этот довод имеет известное значение, нельзя принять его целиком. Он предполагает длительное сохранение трудового стандарта. Кроме того, многие мнимые обладатели сбережений не владеют еще имущественными правами или активами или располагают ими в недостаточном размере для удовлетворения своих ожидаемых потребностей; они будут делать сбережения обычным путем, невзирая на трудовой стандарт. Логически можно указать, что сбережению тех лиц, которые хотят усилить свои позиции, откладывая повышенную против среднего уровня долю, противостоит растрата сбережений другими лицами. Исходя из того, что их имущественные права или активы способны обеспечить им повышенный доход в товарах сверх и помимо того уровня, который они считали бы необходимым сберегать при товарном измерителе, эти лица станут жить за счет своего капитала, понижая таким образом ненужный для них в будущем прирост своего дохода в товарах. Но будут ли они так поступать? И будут ли они поступать так при всех условиях? Не сталкиваемся ли мы здесь с известной vis inertiae [Силой инерции (лат.). — Прим. ред.] со стороны уже ранее сделанных сбережений? Едва ли есть поэтому основания сомневаться в том, что при трудовом стандарте совокупность сбережений должна быть больше, чем она была бы при товарном стандарте.

Следует рассмотреть, как обстоит дело и с акционерными компаниями. Часто может случиться, что размер сбережений, производимых компанией, превосходит ту величину, на которую добровольно согласился бы каждый отдельный акционер с точки зрения своих частных интересов. Однако не всякое расширение операций акционерных обществ финансируется таким образом; время от времени выпускаются облигации, привилегированные и обыкновенные акции. При трудовом стандарте такие возможности почти полностью исключаются. В условиях прогрессирующего понижения цен акционерные общества должны будут увеличивать физический объем своих активов, не прибегая к новым эмиссиям. Акционеры будут требовать, чтобы ликвидационная стоимость активов поддерживалась на уровне, соответствующем номинальной сумме всех обязательств. Если так будут поступать все акционерные компании, то общая товарная стоимость всех их активов будет возрастать в той же мере, как и общая величина всего национального капитала. Это будет автоматическим следствием правильного счетоводства, которого должны требовать акционеры. Не останется никакого места для новых эмиссий, за исключением эмиссий, восполняющих потери активов у других компаний, вызванные банкротством. Может случиться, что число компаний, стоящих перед угрозой банкротства, окажется слишком велико, но это, согласно современному воззрению, только означало бы, что слишком много нерентабельных предприятий приходится держать на иждивении налогоплательщика.

Мне трудно удержаться от соблазна связать эти соображения с известными предложениями проф. Хайека, которые несколько лет назад были предметом оживленных дискуссий. Он отстаивал денежную систему, которая надела бы на нас еще более тесную смирительную рубашку, чем система трудового стандарта. Мимоходом отмечу, однако, что, поскольку он предлагал предоставить финансовым учреждениям право дополнительной эмиссии займов, имеющей целью возмещать замедление скорости обращения денег, его система вызвала бы необходимость накачивать в каналы обращения дополнительные количества денег в размерах, превышающих все то, на что решились бы на практике самые отважные правительства.

Схема Хайека имела бы своим последствием падение цен пропорционально не только росту выпуска продукции на душу населения, но и увеличению национального выпуска продукции. При нейтральном характере изобретений и постоянной норме процента не нужно было бы тогда никаких новых сбережений даже в условиях роста населения; Из всей предыдущей аргументации напрашивается следующий вывод: так как трудовой стандарт, а тем более стандарт проф. Хайека, несомненно, ведет к поднятию уровня сбережений выше того, на котором они держались бы при всяких других условиях, то финансовые учреждения стали бы руководствоваться тенденцией к образованию излишка или недостатка сбережений как главным критерием для предпочтения товарного стандарта в одном случае и трудового стандарта — в другом, насколько вообще в их власти влиять на это (гораздо большее значение имеют независимые изменения уровня заработной платы, жалованья и других форм вознаграждения). Это приводит нас к несколько парадоксальному заключению, которое прямо противоположно выводам Хайека. При данном состоянии спроса на новый капитал (зависящем главным образом от потенциального темпа роста и от характера изобретений) чем больше будет склонность отдельных лиц к добровольному сбережению, тем больше должно быть предложение банковского кредита.

Я не хочу возвращаться к старому спору. Я всегда считал кардинальной ошибкой экономистов их предположение, что объем дополнительного банковского кредита должен просто складываться с суммой добровольных сбережений для образования общей суммы предложения капитала, противостоящей спросу на него. Дело в том, что дополнительный банковский кредит автоматически и точно возмещается равновеликой суммой образующихся новых запасов. А если скажут: да ведь это добавочное образование запасов неестественно и в некотором смысле вынужденно, — можно спросить: в каком именно размере естественно откладывание новых запасов в прогрессирующем обществе? Хайек отвечает, что в нем никакое сбережение не является естественным или необходимым, раз цены падают так, как они должны падать. Но почему же они обязательно должны падать? — спросим мы. Если этого не произойдет, создание новых запасов будет и естественным, и необходимым. Совершенно очевидно, что наш спор вращается в замкнутом кругу, что предложение Хайека только ставит проблему, но не решает ее. Кейнс выдвинул решение, с которым можно соглашаться, а можно и не соглашаться. Положение о том, что любое увеличение банковского кредита служит дополнением к добровольному сбережению, отсутствует у Викселя, и я полагаю, что попытка Хайека улучшить в этом вопросе рассуждения Викселя уводит нас в ложном направлении.

Во всем запутанном споре, который возник вслед за опубликованием работ, излагающих взгляды Хайека, мне не припоминается никаких указаний на то, что ограничительная денежная политика того рода, которую он отстаивает, способна значительно увеличить сумму автоматических сбережений акционерных обществ, выраженную в товарной форме. Между тем это вполне могло бы служить наиболее важным возражением.

В дальнейшем изложении я буду исходить из товарного измерителя стоимости.

Все сказанное представляет лишь первое приближение к вопросу о спросе на сбережения в развивающемся хозяйстве. Сейчас мы должны рассмотреть вопрос о вероятном объеме их предложения. Я должен просить у вас терпения, если несколько задержусь на этом вопросе — не из надежды достигнуть здесь вполне ясных и законченных результатов, а потому, что традиционной трактовке этой темы присущ, по-моему, ряд серьезных недостатков.